– Хочу, – горячо дохнула ей в губы Темань.
Они снова ринулись в борьбу не на жизнь, а насмерть. Язык Северги, конечно, был сильнее, он ловил и прижимал язычок Темани, который то и дело запальчиво нарывался на сладкое наказание, неугомонный и юркий. Хмелёк окутывал их, снова распаляя желание, но уже не жестокое и неистовое, а более мягкое, задумчиво-тягучее, томное. Голова Темани непринуждённо оказалась между ног Северги, и пока её влажный ротик творил сладкую нежность, навья потягивала хлебную воду и ворошила золотой шёлк её волос. В благодарность за этот подарок Северга ублажила жену тем же способом, но более продолжительно и изощрённо, доводя её до грудных стонов и глубоких, прерывистых вздохов. Она приказала дому подать ей чашку отвара и отхлёбывала между делом, чтобы Темани было приятнее и горячее.
Жена уснула у Северги на плече, обняв её руками и ногами, словно боялась потерять. Остаток ночи промелькнул, как падающая звезда; завтракали они в постели, то и дело целуясь, и навья закармливала супругу пирожными. Потом было совместное мытьё в купели, где сладкая нежность повторилась.
– В попку пока больше не надо, ладно? – краснея и смущаясь, попросила Темань. – Побаливает...
Северга расхохоталась и потеребила её за подбородок.
– Ладно, отдохни.
Дом услужливо подал ей пахнущую свежестью крахмальную рубашку и всё остальное платье. Пока Северга облачалась, Темань в лёгком халатике поглаживала ей лопатки и ягодицы, ловя под одеждой изгибы её сильного подтянутого тела. Уцепившись за пояс штанов Северги, она поддёрнула их и сама застегнула. Навья посмеивалась, позволяя ей себя одевать:
– Ты, похоже, тоже здорово проголодалась, крошка. Что, дорвалась до моих прелестей?
– Мы обе дорвались друг до друга, – жарко шепнула Темань, шаловливо скользя рукой Северге между ног.
Это была уже не роль, Северга чувствовала это живым, жарким сгустком желания. Хоть скидывай всю одежду снова и прыгай в постель... Впрочем, навья сдержалась, тем более, что уже подходило время полдника. Он состоялся за маленьким столиком, за которым невозможно было не сталкиваться ногами, обжигаясь близостью тел.
– Я счастлива, как никогда, – мечтательно и расслабленно призналась Темань. – А ты?
Северга не знала, могла ли она сказать о себе то же самое. В постели Темань ей никогда не приедалась, поговорить с нею тоже было иногда увлекательно; временами в этих беседах Северга любила поставить умную, образованную писательницу и светскую госпожу Темань в тупик – так, чтобы весь её ум и образование не могли ей помочь. Но сердце хранило верность Рамут, и эту верность нельзя было победить никакими кольцами, никакими брачными свидетельствами, она могла умереть только вместе с Севергой. Впрочем, и после смерти она жила бы – на вершинах гор, в рассветных лучах, в белизне снега и дыхании весны, в поцелуях ветра.
– Я рада, что счастлива ты, – задумчиво сказала Навья, погладив жену по щеке.
Увы, счастье оказалось недолгим. «Нерешённый вопросик» сам нагрянул к Северге домой через два дня после свадьбы в лице воинов из её полка – сотенного Сидерига в сопровождении двух десятников, которых она знала в лицо, но не помнила по именам. Как навья и опасалась, в войске её потеряли: то ли письмо не дошло, то ли начальство не приняло прошение. Темань наряжалась к обеду, и Северга успела переговорить с сослуживцами с глазу на глаз.
– У нас приказ доставить тебя в расположение полка для решения о наложении взыскания, – сказал Сидериг – белокурый, светлоглазый красавец, с которым у Северги были неплохие дружеские отношения. И добавил уже по-приятельски, без казённых выражений, дохнув на Севергу застарелым перегаром: – Ты что ж это, сбежать вздумала? Не ожидал от тебя такого, старушка. Верт рвёт и мечет.
Северга пробежала глазами приказ: там стояла подпись только пятисотенного Вертверда. Значит, наверх не пошло, и то ладно. Если б дошло до вышестоящего начальства, Северге бы несдобровать, но Вертверд разбирался со своими подчинёнными сам.
– Сид, ты же меня знаешь как облупленную. По своей воле я бы никогда не сбежала, – сказала она. – Я Верту прошение об отпуске письмом посылала – видно, бродит ещё где-то. Обстоятельства у меня чрезвычайные образовались, понимаешь? Что ранили меня, ты сам видел. (Сидериг, слушая её, кивнул). А у Бенеды меня письмо из дома нашло. Приезжай, мол, пишут, тут беда стряслась. Ну, пришлось мчаться.
– Что за беда-то? – спросил Сидериг участливо. – Помер кто-то?
– Да сгустили краски малость, – усмехнулась Северга. – Нет, все живы. Зазноба моя только захворала чуток.
– Ну и что, и что? – желал знать неравнодушный Сидериг, проникаясь сочувствием. – Как сейчас здоровье твоей милашки? Чем дело-то кончилось?
Северга с подчёркнуто унылой миной показала руку с перстнем – подарком Темани на помолвку.
– Да свадьбой всё кончилось, – хмыкнула она. – Окольцевали меня, дружище. Ну, ты про указ Дамрад слышал, да? Вот... Супруга она мне теперь по закону.
– Ах-ха-ха-ха! – клыкасто расхохотался Сидериг, хлопнув Севергу по плечу. – Вот это ловко! Вот это попала ты в переделку так попала! Мда-а-а... Это, етить-колотить, грамотная засада, по всем правилам! Ну, что? Мои поздравления, как говорится!
– Да не говори, братец, – поддерживая этот развязно-дружеский, шутливый тон, усмехнулась Северга уголком мрачного рта. – Обложили со всех сторон.
– Ну, где там жёнушка-то твоя? Нельзя ли хоть глазком на неё глянуть? – полюбопытствовал Сидериг, многозначительно поигрывая бровями и подмигивая.
– Отчего нельзя? Можно. Мы сейчас как раз обедать собирались, присоединяйтесь, – пригласила Северга. – Только, ребятушки, давайте мы с вами новобрачную пугать не будем, лады? Вы меня не под стражу брать пришли, а просто поздравить, договорились?
– Да о чём речь? Запросто! – согласился Сидериг. – А отобедать – это мы завсегда с удовольствием.
Темань вышла к столу в чёрном, изящно облегающем фигуру кафтане с голубым атласным воротником и отворотами рукавов. Шея её пряталась под голубым платком с драгоценной брошью. Увы, теперь она не могла позволить себе открытые на груди наряды, но восполняла это изысканностью причёски, в которой сверкал алмазный венец и целая россыпь жемчужных шпилек.
– У нас гости? Добро пожаловать! – обольстительно-радушно улыбнулась она, приветствуя изящным поклоном сослуживцев Северги.
Сидериг слегка ошалел от её ослепительной красы и, не сводя с неё зачарованного взгляда, чуть не сел мимо стула.
– Кхе, кхм, – закашлялся он. – Прости, госпожа... Ты столь прекрасна, что я... Гм, гм... В полном оху... э, восхищении.
Этот проглот в одну белокурую клыкастую морду сожрал почти половину всего, что было на столе. До сотенного он дослужился исключительно благодаря своим боевым качествам, а по воспитанию как был простолюдином, так и остался. В присутствии утончённой красивой госпожи он себя держать не умел: говорил с набитым ртом, отпускал непристойные шуточки и сам же над этими шуточками ржал во всю белозубую пасть. При этом он, видимо, искренне мнил себя милейшим остряком и душой общества. Северга с удовольствием отвесила бы ему хорошую дружескую затрещину, но при жене приходилось сдерживаться.
– Дорогая, увы, сегодня мне придётся отбыть в свой полк, – сказала она. – А эти весёлые господа скрасят мою скуку в дороге.
Собственно, источником искромётного веселья был только старина Сид, а десятники произнесли едва ли пару слов за весь обед, налегая на угощения и выпивку. Услышав об отъезде, Темань сдержала слёзы, но побледнела так, что Северге было впору бросаться к ней и ловить в объятия. Может быть, супруга вспомнила разговор о «нерешённом вопросе», а может, её опять посетила неизбежная мертвящая мысль о том, что она могла видеть Севергу в последний раз. Навья садилась в повозку, чувствуя на себе её печально-пристальный, жадный взгляд.
Когда они тронулись, Сидериг, развалившись на сиденье, протянул:
– Да-а... Жёнушка у тебя, конечно... уххх! – И подмигнул, дружески ткнув Севергу кулаком в плечо: – Тебе б сейчас к ней под бочок, да? И – туда-сюда! (Он непристойно изобразил пальцами совокупление). Хорошенько, досыта, разочков этак... пять за ночь! Да я б с такой красотулей из постели вообще не вылезал, хвост драмаука мне в глотку! Ты уж прости, сестрица, что приходится тебя разлучать с твоей ненаглядной: приказ есть приказ, чтоб его сплющило... Такая вот житуха несправедливая. Эх!