Они прибыли. Туземец вкатился в похожую на пещеру резиденцию, и Диллингэм осторожно проследовал за ним. Он почти ничего не знал об обычаях этой культуры и не представлял, как эти безликие создания достигли стадии космических полетов.
Обитатель пещеры приветствовал Диллингэма с, предположительно, теплотой:
— Добрых искривлений, Зубной Человек. Вы можете поцеловать зубную пасту?
Диллингэм покосился на свой транскодер. Предполагалось, что устройство преобразовывает волновой сигнал инопланетянина в понятный английский. Если транскодер засбоил, то будут серьезные трудности.
— Вот в этом-то, понимаете ли, и проблема, — сказал его провожатый. — Ваш инструмент исправен.
Уже хорошо.
— Но здесь, кажется, э… вопрос психологический. Я определенно не могу…
— Напротив, доктор. Это вопрос стоматологический. Наши целители сбиты с толку. Ситуация выходит из-под контроля. Речи многих наших самых выдающихся личностей, а этот первый среди них, нельзя истолковать, и с этим ничего не получается сделать.
— Но я работаю с зубами, не с речевыми проблемами!
— Конечно, с зубами. Именно поэтому мы надеемся, что вы сможете помочь нам. Тот, кто сумел избавить от зубной боли хлябианина…
Стоит ли пытаться объяснить, что вбухивание двадцати тонн золота в дуплистый зуб монстра с Хляби никоим образом не квалифицирует его как галактического психиатра? Несомненно, они решат, что разница несущественна. Лучше вежливо увильнуть.
Он обратился к пациенту:
— Сэр, я не уверен, что смогу поцеловать зубную пасту, но также желаю вам добрых искривлений.
Поверхность электролита заискрилась.
— Радость и восторгание! Вы лязгаете соответствием!
Сторона провожатого, обращенная к Диллингэму покрылась рябью, походившую на борозды в лаве, а сам он просел дюйма на три.
— Вы его понимаете?
— Ну, не вполне — но мне недавно пришлось попрактиковаться с иными диалектами. Он, по всей видимости, поприветствовал меня и спросил, могу ли я помочь. Мои пациенты всегда говорят что-то в этом роде, так что я ответил соответственно.
— Я чувствую, что ваша репутация заслужена! Половина того, что он говорит, для нас просто бред. Это ужасно.
Диллингэм посмотрел на пациента.
— А он не против обсуждения его проблем в его присутствии?
— Он понимает нас не больше, чем мы его. Так-то он совершенно нормален и здоров, но кажется, что говорит на другом языке. Если б только мы выяснили, на каком, то смогли бы запрограммировать транскодер, однако…
Что-то всплыло в памяти Диллингэма.
— Он может общаться с другими пострадавшими электролитами?
— Нет. В общении друг с другом они испытывают еще больше затруднений. Еще хуже, когда они пробуют…
— Я так и думал. У меня когда-то был пациент на Земле, у которого была афазия. — Диллингэм приостановился, задумавшись, стоит ли попытаться разъяснить, что работал он с зубами, а не с афазией. — Это своего рода искажение речи, вызванное травмой или болезнью. Пациент думает, что он говорит правильно, но все слова перепутаны. Он должен учить язык снова и снова.
— Вот-вот! — согласился провожатый. — Поистине, ваши знания замечательны. Вы быстро сможете его излечить?
Что за доверчивая планета!
— Боюсь, что нет. Я почти ничего не знаю о таких нарушениях у моего собственного народа, не говоря уж о…
— Но, конечно, теперь, когда вы поставили диагноз…
Диллингэм предпринял еще одну попытку.
— Я не доктор-психиатр. Я — дантист. Я лечу зубы и пытаюсь восстанавливать естественное здоровье рта. Вам нужен тот, кто специализируется на речи или психическом здоровье.
— Конечно, доктор. Именно этим и занимаются наши зубные целители. Как может быть иначе?
И на Земле в прошлом цирюльники занимались лечением… Станет ли его отказ заниматься этим вопросом смертельным оскорблением, которое нанесет ущерб дипломатической миссии Траха и приведет… К чему?
Диллингэм решил взглянуть на зубы. Это, по крайней мере теоретически, было в его компетенции. Пока он еще не наблюдал и признаков рта, но это не главное.
— Я попытаюсь поцеловать зубную пасту, — небрежно сказал он пациенту. — Пожалуйста, откройте рот.
Полировка потеряла часть своего блеска.
— Рот?
О-о. Еще одно потерянное слово.