— Теперь я собираюсь временно заполнить дупло воском, — сказал он Уустрицу. — Он не выдержит, если вы станете что-то тщательно пережевывать, но до утра с ним будет удобнее.
Это предупреждение, вероятно, не слишком много значило. Проблема, очевидно, возникла, когда выпала прежняя пломба, а с тех пор явно прошли недели. И, очевидно же, пациент не потрудился ею заняться, пока боль не стала невыносимой, а теперь, когда боль стихла, Уустриц вполне мог опять отложить лечение, и работу придется повторять снова и снова. Недальновидное стремление избегать сиюминутного дискомфорта едва ли было монополией земных страдальцев.
— Нет, — сказал Уустриц, выдергивая его из размышлений. — Воск противный.
— Это псевдовоск, стерильный и гарантировано безвкусный для большинства форм жизни. И только на ночь. Сразу, как вы окажитесь в клинике…
— Противный! — настаивал пациент, начиная смыкать створки.
Диллингэм снова задумался — что же подразумевал переводчик под словами «очень интеллектуальная… эмоционально устойчивая раса». Он заставил себя успокоиться и потянулся за амальгамой.
— Цвет противный, — сказал Уустриц.
— Но это просто красный пигмент, означающий, что пломба временная. И она находится в таком месте, что не ухудшит ваш внешний вид. Я не хочу недоразумений в клинике. Или в администрации Университета!
Створки раковины резко захлопнулись, чуть не защемив его пальцы. И, приглушенно:
— Цвет противный.
Похоже, здесь больше, чем просто каприз. Этот пациент вообще собирается пойти в клинику? Уустриц, видимо, закидывал удочку насчет постоянной пломбы.
— Какой цвет вас больше всего устраивает?
— Золото.
Створки начали медленно раскрываться.
Это имело смысл. Такого пациента проще ублажить, чем переубедить. Сам же Диллингэм мог сообщить о ситуации авторитетам, способным надавить на Уустрица и проконтролировать работу должным образом.
Из панели выползла полоска золотой фольги.
Диллингэм поместил ее в миниатюрную печь и включил медленный нагрев.
— Вы ее сжигаете! — возмутился Уустриц.
— Ни в коем случае. Для лучшего сцепления необходимо размягчить золото. Видите ли…
— Будет жечь, — сказал Уустриц.
Слишком долго объяснять. Конечно, можно использовать и неразогретый металл, но эта послойная техника не слишком ему нравилась.
В конце концов, у него была подходящая золотая проволока, пригодная для медленной, тонкой задачи создания пломбы в таком дупле. Уложив первый слой; Диллингэм пристукивал его молоточком…
Дверь лифта распахнулась. В операционную ворвалась еще одна устрица, размахивающая полупрозрачной трубкой.
— Злодей! — вскричала она. — Что ты делаешь с моим дедушкой?!
Диллингэм был озадачен.
— Ваш дедушка? Я пытаюсь подлечить его, пока…
Вновь прибывший не собирался слушать.
— Ты его мучаешь! Мой бедный, дорогой, многострадальный дедушка! Чудовище! Как ты посмел?!
— Но я только…
Молодой Уустриц направил трубку на него. Стержень казался монолитным, но Диллингэм знал, что это настоящее оружие.
— Прочь от дедушки! Я видел, как ты вбивал штыри в его почтенные зубы, садист! Я забираю его домой!
Диллингэм не двинулся. Он считал это не храбростью, но необходимостью.
— Только когда я завершу работу. Я не могу позволить ему выйти вот так, с открытым дуплом.
— Животное! Извращенец! Гуманоид! — орал юнец. — Я вольтажирую тебя!
Монолитная трубка метнула молнию и расплавившийся металлический молоточек стек из руки Диллингэма на пол.
Он прыгнул к устрице и схватился за оружие. Оба упали, и на руке Диллингэма захлопнулись огромные створки раковины. Он изо всех сил пытался подняться, но обнаружил, что существо втянуло все придатки и теперь на надежно зажатой левой руке Диллингэма — двухсотфунтовый моллюск.
— Нападаешь на безобидных! — пищал юнец из раковины. — Безо всякого повода! Вытащи свою грязную лапу из моего уха!
— Друг, я и рад бы — как только вы меня отпустите, — задыхаясь, ответил Диллингэм.