Как только я вошел в дом, она бросилась мне навстречу и повисла на моей шее. Рыдания мамы разрывали мне сердце, не давая вдохнуть. Мы присели в гостиной, и я извинился. Сказал, что повел себя, как идиот, потому что приревновал Тришу к этому ее новому парню.
— Адам, ты влюблен в нее, и это старая новость, — сказала мама, выслушав меня. — Ты должен наконец признаться в этом ей и себе. Сынок, вы же оба страдаете. Я наблюдала за вами за праздничным столом. Вы как будто умираете изнутри, глядя друг на друга. Сходи к ней, поговори. Если ее чувства взаимны, она простит тебя.
— Завтра, мам. Я сделаю это завтра. А теперь давай спать.
Нужно ли говорить, что я глаз не сомкнул? Метался по комнате, как заведенный. У меня из головы все не шли слова Риты о том, что девушки могут додумать то, чего нет. Мне нельзя было оставлять Трише время на размышления, иначе я рисковал никогда ее больше не вернуть, никогда не сделать своей. А она моя, и всегда была. Ну что поделаешь, если я такой непроходимый тупица, что не позволял себе даже думать об этом?
Я несколько раз бросал взгляд на ее окно, в котором горел мягкий свет ночника. Через шторы этот свет было практически не видно, но я уж точно знал, как выглядит окно Триши, когда в спальне не горит свет. В два часа ночи я накинул толстовку и подошел к окну, даже отодвинул задвижку, но так и не решился открыть. Я подумал, что не хотел будить Тришу и вполне могу дождаться утра. Я разделся, лег в кровать, укрылся и пролежал так час. Потом внезапно вспомнил, что не запер окно. Встал, зачем-то оделся снова, обулся, подошел к окну, но на этот раз, как только пальцы коснулись ручки, я не давал себе времени на раздумья. Решительно толкнув его вверх, я выбрался наружу. На улице было чертовски холодно, но вряд ли бы меня это остановило. Я быстро и по возможности максимально тихо закрыл окно и пошел к дому Триши.
Я был спокойным и решительным ровно до того момента, когда встал напротив нее. Мой взгляд блуждал по голым ногам, выше к округлым бедрам, едва прикрытым длинной кофтой, в которую она куталась. Тонкие пальцы сжимали вязаное полотно, как будто оно было единственным, что не давало ей рассыпаться на мелкие кусочки. У Триши были заплаканные глаза, а в них читалось бессилие.
«Она сдалась. Она отпустила нас» — безжалостно стучало в голове беспощадное сообщение. Я бы, наверное, должен был уйти, но не мог. Я стоял и жадно впитывал взглядом каждую любимую черту, каждый жест, каждый вздох. Плевать на обреченность во взгляде. Она должна знать, что я сожалею и что…
— Я люблю тебя, — вырвалось из меня неконтролируемо. Триша вздрогнула и до этого опущенный взгляд метнулся к моему лицу. Я сделал шаг к ней. — Я люблю тебя, Триш. — Она отшатнулась, как от пощечины, и это принесло боль. В моей фантазии она бежала мне навстречу, а не наоборот. Триша все еще молчала. — Скажи что-нибудь, — на выдохе попросил я.
Она жадно рассматривала мое лицо, как будто искала ответы на незаданные вопросы. Я понял, что взаимности мне ждать не стоило, а вот Триша нуждалась в объяснениях. Она слегка трусилась.
— Залезай под одеяло, здесь прохладно, — предложил я. Ее вопросительный взгляд сказал все за нее. — Я не уйду. Триш, даже если ты попросишь. Останусь, потому что должен многое сказать тебе.
— Хорошо, — наконец подала она голос, и это, черт возьми, была лучшая музыка для моих ушей. Божественная симфония, омывающая душу теплом и нежностью.
Триша забралась под одеяло, а я сел на край кровати, не позволяя себе ложиться рядом с ней, как раньше. Не сейчас, пока еще рано, но скоро я окажусь с ней под этим одеялом, даже если мне придется ради этого ползать на коленях и умолять об этом. Я слишком долго ждал этого, через чур много избегал неизбежное.
Я повернулся в сторону прикроватной тумбочки, поставил локти на колени, переплел пальцы вместе и начал рассказывать. Об отце, о матери, о своих чувствах, о Рите, о психологе, борьбе с гневом и болью. Триша периодически всхлипывала, но я просил ее не плакать. Я сам был на грани того, чтобы разрыдаться. Это был момент истины. Исповедь, если хотите. Но я знал — чувствовал — что Триша была самым главным человеком, которому я должен все рассказать без прикрас. Она должна была узнать меня нового. Не беззаботного Адама, с которым был комфортно бегать на пляж и играть в пинбол, а настоящего меня, с болью, неудачами и разбитым вдребезги сердцем. Я хотел, чтобы она узнала, чтобы прочувствовала меня. Но больше всего я хотел, чтобы она меня не оттолкнула, а наоборот, притянула к себе и позволила быть рядом.
— Почему ты не пришел ко мне? — спросила она, когда я закончил. Теперь Триша сидела, облокотившись об изголовье кровати, и обнимала колени.