Она одергивает руку и делает шаг назад.
— А наглой малолетке, значит, можно? — огрызается. — Какого-то черта этой мажорке позволено все. Она испортила нам отдых, но ты продолжаешь с ней возиться!
Баринов смеряет Каролину таким взглядом, что мне становится жутковато. Ругая себя за то, что не ушла сразу, я незаметно сползаю вниз. Второй раз за вечер становлюсь свидетелем их разборок, и они снова из-за меня.
— Все сказала? — щурится Костя. — Вижу, ни хера ты не поняла и таки решила улететь домой раньше. Завтра есть удобный рейс…
— Не надо, кис! Не выгоняй меня! — бросается она к нему. — Я ляпнула, не подумавши. Это от обиды, прости! — опускается и обнимает его за ноги. — Я больше не буду, обещаю! Честно-честно…
— Последний раз. Реально последний, — предупреждает Баринов. Отодвинув ее, встает и устало растирает лицо. — Принесешь воды со льдом?
— Конечно! С лимончиком и мятой? — услужливо уточняет она, подскакивая.
— Можно, — кивает он. — Я буду в беседке.
Костя поворачивается с мою сторону. Сердце ухает, и я соскальзываю под стоящий рядом стол.
Спустя полминуты он входит в беседку и падает на тот же угловой диванчик, только с другой стороны. Вытянув ноги, достает из кармана телефон и водит пальцем по экрану. В какой-то момент замирает, что-то там рассматривает и сухо сглатывает. Жажда бедного замучила. Дышит часто, выглядит странно. Глаза какие-то бешенные.
Я сижу под столом как мышка. Во попала!
Подожду, пока он выпьет свою воду и уйдет спать — или не спать — со своей девушкой. Главное, чтобы они голыми в бассейн не полезли.
Не успеваю об этом подумать, Костя начинает расстегивать рубашку. Да блин!
Я стараюсь не глазеть. Секунды на три меня хватает.
Не моргая, наблюдаю, как он вынимает пуговки из петелек. Пальцы у него длинные, руки красивые. Он весь красивый. Тело идеальное, как у модели из рекламы элитного мужского белья. Как на него не пялиться?
И я пялюсь, сидя под столом. Завороженно. Вот позорище!
Костя откладывает телефон, чтобы снять рубашку. Я машинально перевожу взгляд на светящийся экран и офигиваю, увидев на нем фото женской груди. Присматриваюсь и офигиваю еще больше: грудь — моя!
Сто процентов моя. У меня прекрасное зрение, да и как не узнать свое родное? Это одна из фоток, сделанных им на водопаде. Он мало того, что не удалил их, так еще и разглядывает, увеличивая в определенных местах.
Хватанув ртом воздух, я зажимаю рот рукой и захлебываюсь острым стыдом и жгучим негодованием. Зачем он так делает? Это как-то не по-дружески.
— Ваша вода со льдом, господин Баринов, — нарушает тишину приближающийся голос Каролины.
Костя успевает заблокировать экран еще до того, как она входит.
— Спасибо, — сухо благодарит. — Я тут посижу немного, а ты иди ложись. Поздно уже.
Лина продолжает стоять. Ее обтянутая трикотажным платьем задница закрывает мне весь обзор.
— Можно мне с тобой посидеть? Тоже так хочу.
Она переминается с ноги на ногу. Я не сразу понимаю, к чему это движение. В следующую секунду блестящее платье падает на диван рядом с телефоном, и теперь я вижу ее задницу в стрингах.
Каролина раздвигает ноги и садится на Костю верхом. Отбросив волосы за плечи, эффектно прогибается в пояснице. Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть этот разврат, но выдержки хватает ненадолго.
Костя откидывается назад, и я снова вижу его лицо.
— У меня нет настроения, детка, — произносит лениво.
— У тебя стояк каменный, я его чувствую, — замечает Лина, ерзая. — У нас уже два дня ничего не было. Давай по-быстрому перепихнемся прямо здесь.
Да елы-палы! Что ей так неймется?
— Жарко, Лин. Ты вся липкая, слезь с меня, — просит Костя и, взяв девушку за талию, отодвигает ее от себя.
И тут до меня доперает, после чего у Баринова стояк. Он смотрел мои фотки и возбудился. Вот это да! Новая порция острых как чили эмоций разогревает кровь и обжигает кожу, пульс ускоряется.
— Трахни меня! — настаивает Каролина, вжимаясь промежностью в мужской пах.
Весь ужас в том, что я сижу в трех метрах и вижу все в деталях. И даже их дыхание слышу.
— Здесь — точно нет, — упирается Костя, все еще пытаясь спустить ее с себя.
— Тогда я возьму в рот.
И она расторопно соскакивает на пол.
Капец!
Костя ставит недопитый стакан с водой на стол и шумно выдыхает, в то время как Лина берется за пояс его брюк и резким движением дергает их вниз вместе с бельем. Если он и собирался возразить, то не успел. А я не успела отвернуться или отвести взгляд.
Смотрю на его вздыбленный член, и глаза непроизвольно расширяются. Так близко я его еще не видела, даже узор из вздутых венок рассмотреть могу. Баринов и в этом месте красавчик, но учитывая обстоятельства…
Боже, я чем я думаю? Лицо печет, пульс ускоряется. Я сгораю от стыда, а Лина от нетерпения. Не мешкая не секунды, она берет впечатляющих размеров орган в рот… полностью. До основания.
Мама дорогая! Да ей в цирке можно выступать! Глотательницей шпаг.
Шуточки мысленно шучу, а сама мечтаю провалиться под землю. Внутренне сжимаюсь, надеясь таким образом стать меньше и незаметнее. Сейчас мы с Линой в одной плоскости. Если она повернется или скосит взгляд, то сразу же увидит меня. Момент будет эпичный.
Издав грудной стон, Каролина начинает двигать головой, но Костя не дает ей разогнаться — берет за плечи и тянет вверх.
— Сказал же — не хочу, — цедит сквозь зубы.
Проникающего в беседку света достаточно, чтобы увидеть, какие эмоции отражаются на его лице. Я без труда различаю гнев и раздражение с примесью брезгливости. Если бы мой парень посмотрел на меня так за попытку сделать ему минет — клянусь, убила бы!
А Каролина даже бровью не ведет. Встает на ноги, снимает трусики и наклоняется к столу.
— А если так?
Кошмар… Она себя совсем не уважает. Или настолько пьяна, что не соображает?
Костя тоже встает. Теперь я вижу только их ноги. Ее широко расставлены, на ногтях алый лак. Упав грудью на стол, она призывно постанывает. Нас разделяет только деревянная столешница.
Это сюр какой-то.
Баринов стоит неподвижно. Я больше не вижу его лица и не знаю, что с его штанами. Они еще приспущены? Дурацкое воображение рисует грязные картинки. Мерзко. Если он сейчас начнет ее трахать, я не выдержу и вылезу. Лучше опозориться, чем терпеть такое. Я реально на пределе.
И тут мой надежно прижатый к бедру телефон издает приглушенный пиликающий звук. Мне звонит Эмили.
— Потом ответишь, кис. Не отвлекайся. Войди уже в меня, — хнычет Лина.
Я отбиваю звонок и напрягаюсь.
Баринов молчит. Его телефон лежит экраном вниз, теоретически он мог звонить, но Костя не проверяет. Замер и не двигается. Если сейчас наклонится и заглянет под стол — хана нашей дружбе.
— Иди спать, Лина. У меня упал, — произносит он сухо.
— Но как? Почему?
— Выпил много. Жарко. Не знаю… Иди в дом!
— Норма-ально, — недовольно тянет она, поднимаясь со стола.
Резковато наклоняется за платьем и задевает стакан. Тот летит на каменный пол и с грохотом разбивается. Я не переношу звук бьющегося стекла. Зажимаю уши руками и сжимаюсь в комочек, чувствуя стопой холод долетевшего до меня кубика льда.
— Стой, где стоишь, — строго предупреждает Костя. — Ты босая, я тебя перенесу. — Ноги Лины отрываются от пола, он делает шаг и шипит: — Сука! Сам наступил!
— Порезался? Сильно? Надо срочно обработать и в больницу. Прививку сделать! Тут зараза всякая. Тропики, нищета! — истерит Лина.
— Ерунда. На мне как на собаке заживает, — бурчит Костя. — Что действительно надо, так это собрать стекла, чтобы завтра никто не поранился.
— Утром вызову уборщицу…
Их голоса отдаляются. Они уходят. Наконец-то! На радостях я совершаю глупость: лезу прямиком на выход и напарываюсь на осколок. Ладонь пронзает острой болью, в глазах на миг темнеет.
— Су-ка, — повторяю за Бариновым, зажимаю рану и бегу к дому.