Он вздохнул и убрал снимок в портфель.
— Может быть, и я очень надеюсь, что она не слишком будет страдать из-за этого.
Я вздохнула, очень хорошо понимая, что он имеет в виду.
— Почему так часто случается, что внешняя привлекательность обрекает человека быть несчастным, приносит только боль? Почему обычные люди живут гораздо счастливее? А если тебе еще дан ум и умение чувствовать? Тогда твой путь всегда только боль. Почему, Ричард?
— Потому, дорогая, что Господь распределил всем все поровну. Если тебе дано так много, то ты просто обязана заплатить за это. Чем меньше дано, тем скромнее плата, тем счастливее человек в своем неведении. А страдание — это и есть расплата за то многое, что ты получила.
Я взяла его руку и приложила к своей груди. После смерти Иры и Джона мы стали еще ближе, чем раньше. Я чувствовала с Ричардом такую духовную и душевную близость, что за одно это была готова платить, платить и платить. Часами одиночества, страданием, отчаянием. И ждать. Но сколько мне предстояло ждать, пока он расстанется со своим прошлым? Возможно, этого так никогда и не произойдет.
Я не видела света в конце этого длинного и темного тоннеля. Но ничто не предвещало и какого-то несчастья, когда мы сидели в моей квартире и рассматривали фотографию его дочери. Был вторник. Сентябрь. Сегодня Ричард не оставался на ночь. Ему надо было ехать к старому Уэйлингу. Собирались все родственники и друзья на какой-то праздник у отчима Марион, и Ричард должен был быть там. На этот раз я восприняла все гораздо спокойнее. Еще неделю назад я договорилась встретиться со своей подругой Рут. Теперь она стала успешной модисткой и вместе со своим Джорджем переехала в новую роскошную квартиру в Сент-Джонс-Вуд. Я очень хорошо знала этот район, там был красивый большой парк.
Кроме того, я получила приглашение от миссис Уолкер. Ее Пом была помолвлена с молодым человеком и в ближайшем будущем собиралась выйти за него замуж. И я, по всей видимости, должна была выслушать всю эту историю и их планы на ближайшее будущее.
Пом выходит замуж! Это событие заставило меня еще раз понять, как быстро бежит время. Казалось, я только что встретила эту девочку, смешную, все время хихикающую, со скобкой на зубах… Она, помнится, все еще дразнила меня, называя «миссис Бетховен». Теперь же она работает стенографисткой в одной крупной адвокатской конторе в Брайтоне и, говорят, неплохо зарабатывает и чувствует себя на своем месте. Ее будущий муж работает там же клерком.
Когда Ричард уехал, я почему-то пребывала в отличном настроении. Надела свое лучшее черное платье, разгуливала по квартире с сигаретой во рту (я стала курить) и то и дело посмеивалась над своими мыслями. Потом я отправилась к Рут. Пока мы веселились, вспоминая нашу жизнь в Хоули-Уэй, я и не подозревала, что мой любимый близок к смерти.
На следующее утро мне захотелось услышать его голос, и я позвонила ему в офис. Мы давно уже прошли ту черту, когда это считалось «опасным». Если к телефону подходил кто-то другой, я просто вешала трубку. Но сейчас я точно знала, что Ричард был в офисе.
Набрав номер, я услышала вежливый голос секретаря:
— Добрый день. Офис компании «Бергман, Коррингтон-Эш и Кº». С вами говорит секретарь.
Так же бодро я попросила к телефону мистера Коррингтон-Эша.
Девушка ответила:
— Мистера Коррингтон-Эша сегодня не будет в офисе. Кто его спрашивает?
Я пробормотала не слишком уверенно что-то насчет «личного звонка». Совершенно неожиданно секретарь сказала:
— Мистер Коррингтон-Эш серьезно болен и находится в больнице.
Это был настоящий шок, мое сердце перестало биться. На минуту я потеряла дар речи, потом быстро-быстро стала задавать вопросы, путаясь в словах:
— Почему… Что с ним случилось? Где… где он? Простите… Я… Какой ужас, — продолжала и продолжала бессвязно повторять я, пока мой голос не потерялся, наконец, в совершенно бессмысленном шепоте.
Секретарь, казалось, подумала, что я одна из многочисленных родственниц Ричарда и поделилась со мной информацией:
— Да, да, это так все неожиданно. Чувствовал себя совершенно хорошо вчера, и вдруг такое… Позвонила его личный секретарь и сказала, что мистера Коррингтон-Эша срочно доставили в больницу. Аппендицит, полагаю.
Я слушала все это, чувствуя, как к горлу подкатывает приступ тошноты, как вдруг сделались влажными мои ладони. Сердце снова бешено забилось. Мой Ричард в больнице! Ему было плохо ночью, а я веселилась у подруги. Конечно, это лишь аппендицит. Но, по статистике, каждый сотый умирает от аппендицита…
Я положила трубку, но через минуту снова позвонила и спросила, в какую больницу отвезли Ричарда.
Девушка ответила, что не знает. Это повергло меня в отчаяние. Мне было совершенно необходимо знать, где он. Я должна была увидеться с ним или написать ему что-то. Если ему сделали операцию, то мне необходимо поддержать его.
— А не могли бы вы узнать, где он? — механическим голосом спросила я. — Мне… мне бы хотелось послать ему цветы.
Секретарь попросила меня не вешать трубку и по другой линии соединилась еще с кем-то, задала несколько вопросов, потом ответила мне:
— Никто не знает, куда его отвезли. Но вы можете позвонить миссис Коррингтон-Эш. Полагаю, вы знаете ее номер…
Разумеется, я не стала бы звонить ей. В отчаянии я продолжала задавать вопросы:
— Но… может, кто-то из его компаньонов знает? Мне бы не хотелось беспокоить миссис Коррингтон-Эш…
Девушка снова попросила меня подождать. Мое тело дрожало, как в лихорадке. Ее слова снова и снова прокручивались в моей голове. Ричарду «внезапно стало плохо». И… «серьезно болен». О, Ричард, дорогой мой, что с тобой? С тобой должно быть все в порядке. Обязательно все в порядке. Я провела рукой по лбу и постаралась успокоиться.
В трубке снова раздался голос секретаря. Он прозвучал немного раздраженно, как будто его хозяйка уже устала от назойливого просителя.
— Прошу меня простить, но, к сожалению, выяснилось, что только мистер Бергман в курсе, но его сейчас нет на месте.
Потерпев фиаско, я повесила трубку.
Несколько мгновений я все еще продолжала стоять на месте, беспомощно оглядываясь по сторонам. Я просто не знала, что же мне теперь делать. Мой взгляд невольно уперся в фотографию Ричарда, затем скользнул на новую книгу, которую он принес мне вчера вечером, — это была история русского балета. Перед моими глазами встала страшная картина — бледное лицо Ричарда, закрытые глаза, он неподвижно лежит на больничной кровати.
Страх толкнул меня на то, что я никогда бы не сделала в здравом уме и твердой памяти. Я позвонила на Парк-Лейн. Сейчас у меня возникло ощущение, что я играю в рулетку. Кто возьмет трубку? Марион?
— О боже мой! Пусть это будет кто угодно, только не Марион! — стала молиться я. Если возьмет трубку все-таки она, то мне придется тут же отключиться.
К моему счастью, ответила не женщина. Вежливый, интеллигентный мужской голос, которого я никогда раньше не слышала, поинтересовался о цели моего звонка. Позже я узнала, что это был Питер — брат Ричарда. Стараясь не волноваться и контролировать каждое свое слово и интонацию, я спросила, в какую больницу доставили мистера Ричарда Коррингтон-Эша. Питер тут же назвал мне адрес на Кавендиш-сквер. Я знала этот первоклассный и очень дорогой госпиталь, меня не раз посылал туда с поручением доктор Кайя-Мартин.
Ответивший мне мужчина поинтересовался, с кем он разговаривает. Вместо ответа, я бросила трубку. Довольно грубо, конечно, но я не могла рисковать и пускаться в объяснения.
Потом я сразу же набрала номер больницы, чтобы выяснить, что же все-таки произошло.
— Вы родственница? — прозвучал в трубке вопрос регистратора.
— Да, — солгала я.
— Мистера Коррингтон-Эша прооперировали час назад, он еще под действием наркоза, — сухо проинформировали меня.
Мой рот мгновенно пересох, пульс участился. Я ответила: