избавиться.
Но это только одна сторона медали. Мой отец не всегда был ужасен. Когда я
заслуживал его похвалу, он заставлял меня почувствовать себя самым любимым ребенком
на свете. Я научился вымаливать его благословение.
И вымаливаю его сейчас. И ненавижу себя за это.
Без предупреждения, Деклан переворачивается на бок и трет глаза. Он застает меня
сидящим на стуле.
– Ты давно уже встал?
Я перевожу взгляд на часы на тумбочке. Сейчас почти девять.
– Да.
– Мог бы меня разбудить.
– Все в порядке. – Я делаю паузу, понижая голос. – Алан и твоя мама вернулись
какое-то время назад. Без ребенка.
Он садится в кровати и смотрит на дверь.
– Они встали?
– Не думаю. Я слышал, как закрывалась их дверь.
– Ладно. – Он снова трет лицо. – Мне нужно десять минут. Не хочешь приготовить
кофе?
Отлично. Задание. Мне нужно задание.
– Конечно.
Я так же хорошо ориентируюсь у него на кухне, как и на своей собственной. Белые
шкафчики, ящик, который заедает, ручка, которая отваливается каждый раз, если за нее
потянуть. Я мог бы делать это с закрытыми глазами. Приготовление кофе вовсе не
занимает времени.
Отстой.
Я снова перечитываю сообщение. Я знаю этот стих наизусть. Это один из любимых
псалмов моего отца.
Мне хочется стиснуть телефон в руке, чтобы увидеть, как треснет экран. Хуже, мне
хочется ответить ему и умолять о прощении за то, что проигнорировал последние три
сообщения.
Я закатываю рукав и провожу пальцами по выжженным на коже полукругам. Я не
помню всего, но помню плиту. Боль была такой сильной, что стала больше, чем просто
болью: криком в моих ушах, яркой вспышкой в глазах. Я мог ощутить боль на вкус.
Я никогда не сбегал от отца до того дня.
Конечно же, он меня догнал. Мне было семь. Он поймал меня и так сильно
скрутил, что вывихнул мне плечо и сломал руку.
Мне удалось вырваться наружу, прежде чем он меня поймал. Мой крик привлек
слишком много внимания.
Это и тот факт, что меня вырвало прямо на себя самого.
– Рев.
Я подскакиваю и дергаю рукав вниз. Деклан стоит в дверном проеме кухни.
– Кофе почти готов, – говорю я, хотя понятия не имею, так ли это.
Он входит в кухню и достает две стальные кружки из шкафа.
– Что-то еще с тобой происходит.
Я изумленно моргаю, глядя на него.
– О чем ты говоришь?
– Не знаю. Но ты был нормальным, когда мы заснули, а сейчас просто отстой.
Он прав, но я понятия не имею, что на это ответить. Он достает из ящика ложку, затем вываливает жуткое количество сливок и сахара в обе кружки.
Закончив помешивать, он протягивает одну кружку мне.
– Не хочешь поговорить об этом?
– Нет.
– Ладно, тогда пошли.
Он разворачивается и направляется к задней двери, даже не дожидаясь, когда я
последую за ним.
Я иду за ним. Воздух холодный, с едва заметным намеком на тепло. Облака
сгустились в небе, в предверие дождя.
– Пошли куда?
Деклан останавливается, чтобы открыть ворота между нашими дворами. Он
оглядывается на меня.
– Ты ведь не из-за девчонки так взвинчен, с которой встречаешься позади церкви?
Ты сказал, что едва ее знаешь.
Я не двигаюсь.
– Да, и?
Замок поддается и он проталкивается сквозь ворота.
– Остается только один вариант.
Холод пробегает у меня по позвоночнику. Он каким-то образом узнал о
сообщениях?
– Один вар... что?
– Кажется, мне пора познакомиться с Мэтью. – Затем он взбегает по ступеням
моего крыльца и проходит через распашную дверь, даже не дожидаясь, когда я его догоню.
Оу. О, вау.
За десять секунд, которые уходят у меня на то, чтобы пересечь двор, я размышляю
над тем, как это будет выглядеть. Любой сценарий, о котором я могу подумать, заканчивается плохо. К тому времени, как я добираюсь до кухни, я ожидаю застать
Деклана, наступающего на Мэтью, в то время как Кристин и Джефф, заламывая руки, умоляют его остановиться.
Но я действительно должен был знать своего друга – и своих родителей – лучше.
Деклан уже угостился куском бекона с тарелки на стойке и развалился на одном из
стульев. Кристин стоит рядом с плитой, где на подносе остывают два пирога с заварным
кремом. Мэтью нигде не видно.
– Как себя чувствует твоя мама? – спрашивает Кристин у Деклана, когда я
врываюсь через дверь.
Она бросает на меня подозрительный взгляд, но Деклан ведет себя так, будто
ничего не произошло.
– С ней все в порядке, – говорит он. – Алан отвез ее в больницу прошлой ночью, но
ничего не случилось.
– Должно быть, ждать осталось совсем недолго.
– Я сказал ей, что собираюсь переселиться сюда, чтобы не слышать детский плач. –
Он берет еще один кусок бекона. – Но, кажется, у Рева уже есть сосед по комнате.
– Может, мы сможем поменяться, – говорю я. – Я не против плачущих детей.
Кристин переглядывается между нами, но никак это не комментирует. Она берет из
переполненной раковины сковороду.
– Реву не придется больше делить комнату. Сегодня вечером мы собираемся
забрать двухэтажную кровать и поставить во второй спальне. Кроватку и люльку пока что
поставим в гараж.
Хорошо.
Как только эта мысль возникает в голове, я хмурюсь. К слову о том, чтобы
приветствовать каждого с распростертыми объятиями.
– Где он? – спрашиваю я. Больше похоже на требование. Или угрозу.
– Принимает душ. – Кристин протягивает сковороду и полотенце для посуды. –
Вытри, пожалуйста.
Я вытираю, и она переходит к следующей посуде. Мои движения скованные и
напряженные.
– Расскажи мне, что происходит, – тихо просит она.
– Я не знаю.
Как только я произношу эти слова, я осознаю, насколько они правдивы. Я
действительно не знаю, что происходит. Что я должен сказать? «Мэтью не разговаривает
со мной посреди ночи. Думаю, он наблюдал за мной во время тренировки. Он не хочет
ездить со мной и Декланом в школу».
Все это звучит так... по – детски. С тем же успехом я мог бы пожаловаться на то, что меня заставляют есть брокколи или убирать свою комнату.
Кристин смотрит на меня, моя следующую тарелку, и протягивает мне, чтобы я ее
протер. Ее голос остается мягким, не требовательным.
– Что-то случилось?
У Кристин всегда было это магическое свойство заставлять людей говорить, и этот
раз – не исключение. Иногда я дразню ее, что ей следовало стать терапевтом, а не
бухгалтером. У меня прекрасные отношения с ними обоими, но с Кристин, с ее теплым
принятием всего, становится так тяжело скрывать сообщения моего отца.
Я задерживаю дыхание на мгновение, хотя и знаю, что она не станет осуждать
меня, чтобы я ни сказал.
– Мэтью заставляет меня нервничать.
Еще одна капающая сковородка переходит через стойку.
– Это интересно.
– Почему?
– Потому что полчаса назад, сидя здесь, он говорил мне о том, что ты заставляешь
его нервничать.
Я замираю с полотенцем в руках.
– Почему я заставляю его нервничать?
– Он не сказал. – Кристин протягивает другую тарелку. – Я просто подумала, что
ты должен знать.
Я вспоминаю реакцию Мэтью, когда я едва пошевелился прошлой ночью.
Оцениваю все, что он сказал... и чего не сказал... за последние два дня. Джефф сказал, что
он побывал и вылетел из четырех разных приютов за последний год. Он сказал, что в
последнем приюте Мэтью начал драку. И я воспринял все это с тем убеждением, что
проблема заключалась в Мэтью.