человек, который упомянул опеку. Я тут же пригласила ее на обед на следующий же день.
Мы тут же все решили. Этому суждено было сбыться. Я знаю это. Гораздо больше
времени у меня ушло на то, чтобы убедить Джеффа. Теперь я знаю, что он больше
беспокоился за меня. Он видел, как я потеряла стольких детей и волновался, как я
перенесу то, что мне придется с ними расстаться.
Мы прошли все круги ада. Интервью, посещение приютов, все это. Мы
подготовили комнату. И стали ждать звонка. Я думала, что это будет что-то срочное. Но не
было. Спустя пару дней, я начала сомневаться. Джефф был в панике. Комната стояла
пустая. Я начала гадать, не допустила ли я ошибку. Однажды ночью, ложась спать, я не
смогла заснуть. Я до сих пор помню, как каждый час смотрела на часы. Я была так
измучена. К пяти утра я не сомкнула глаз. Я помню, как думала: «Пожалуйста. Я знаю, что
есть ребенок, который нуждается во мне. Пожалуйста».
Кристин промокает глаза, затем тянется за платочками на краю стола.
– О боже, я не была готова к этому разговору. Я думала, мы будет говорить о
Деклане. – Она вытирает лицо, затем улыбается мне сквозь слезы. – Но в тот самый
момент... Рев, в тот самый момент, как я подумала об этом – раздался звонок. И это была
Бонни. По поводу тебя.
Я совершенно точно не помню этого с ее стороны, но отчетливо помню со своей.
После того, как полиция забрала меня от моего отца, меня отправили в больницу. Многие
из тех моментов засели у меня в памяти – хотя некоторые из них совершенно стерлись.
Иногда я гадаю, может быть мне просто не хватало сил осмыслить их все. Я никогда до
этого не видел врача. Ни рентгена, ни физического обследования, ничего. Если бы я был
здоров, возможно, мне бы дали день или два смириться со своим положением, но персонал
скорой помощи не мог игнорировать сломанную руку. Они также не могли
проигнорировать шрамы и отметины. Я так отчаянно хотел покинуть больницу, что готов
был пойти куда угодно и с кем угодно.
Но когда Бонни привела меня сюда, я думал, что умер. Я думал, что попал в ад. Я
думал, что так меня наказывают.
– Ты был так напуган, – говорит мама мягко. – Я прочитала так много историй о
приемных детях. Я представляла столько различных сценариев, но ничего похожего на
тебя. Я думала, что самым нашим тяжким испытанием будет младенец, которому нужен
будет уход, или малыш с отклонениями в развитии. Но ты... ты отказывался говорить. Ты
никому не позволял прикасаться к себе. Бонни рассказала мне позже – значительно позже
– что социальный работник в больнице настаивал на том, чтобы тебя отправили в
спецучереждение. Она даже угрожала получить постановление суда, но Бонни встала
перед ней и сказала ей прямо в лицо, чтобы та попыталась.
Я сижу совершенно неподвижно. Я ничего этого не знал.
Я мысленно стираю все, что знаю о своей жизни, и пытаюсь представить себе
жизнь в приюте.
И не могу. Все, что я вижу перед собой – это тюрьма, где мы расстались с Джимом
Мерфи, и, думаю, разница была бы невелика.
Я сглатываю.
– Мне жаль.
– За что ты извиняешься?
Кристин поднимается из кресла и садится рядом со мной на диван. Она берет меня
за руку и держит между своими ладонями.
– Когда ты убежал в дом к Деклану в тот первый день... ох, мы так перепугались.
Джефф думал, что мы совершили ошибку. Я так боялась позвонить Бонни, потому что
была уверена, что тебя заберут и пошлют куда-нибудь еще. А когда мы нашли тебя у
Деклана, и обнаружили, что вы играете в Лего... – Ее голос обрывается. Одна рука
прижата к груди, а глаза закрыты.
– Что? – спрашиваю я мягко.
Ее голос звучит так тихо.
– Я никогда не забуду выражения твоего лица. То, как ты отбросил Лего и
попятился от них. Я никогда не видела такого выражения лица ни у одного ребенка, и, надеюсь, никогда больше не увижу.
Я помню те моменты. Тот первый день, когда мой мир перевернулся, когда ожоги от
газовой конфорки все еще были горячими и розовыми под бинтами. Я отбросил те
детальки Лего, потому что боялся, что со мной сделают что-то похуже того, что делал мой
отец, например отрубят мне руки. Я ничего не знал об играх, но слишком много о
последствиях.
Меня не наказали. Меня даже не заставили тут же покинуть комнату Деклана.
Кристин просто села рядом с нами и тоже начала строить.
Я думаю о Мэтью и его истории о Ниле, о его приемном отце. Смотрю на маму. У
нее такие добрые глаза. Она всем желает только лучшего.
– Возможно, увидишь.
– Знаю. – Она сжимает мою руку. – Возможно, еще увижу. И я сделаю все
возможное, чтобы помочь им справиться с этим.
– Ты все еще не ответила на мой вопрос.
– Рев, я не уверена, что могу. Почему не ты? В тот момент, когда зазвонил телефон, я знала, что ты должен быть здесь. Я все еще помню первый раз, когда ты засмеялся. – Она
снова прижимает руку к груди, но затем прижимает ладонь к моей щеке. – Ох, это заняло
так много времени. И ты вырос таким щедрым, добрым молодым человеком...
Я убираю ее руку, но не грубо.
– Ладно, ладно.
– Ох, Рев, но это так. Я помню, когда тебе было десять, ты спросил, почему мы не
можем помочь другим детям тоже, если у нас есть другая комната. Я не могла в это
поверить. Из всех детей, ты заслужил мир и покой больше всех, но ты спрашивал, почему
мы не можем сделать больше. Так что мы взяли маленькую милую Роуз. Ты помнишь ее, верно?
– Да.
Роуз была первым приемным ребенком после меня. Ей было два года. Сейчас, должно быть, десять. Маме лучше знать. Она, вероятно, ведется с ней. Она делает все
возможное, чтобы оставаться на связи со всеми детьми, которые когда – Либо у нас жили.
– Конечно, помнишь. Ее бедная мать так старалась снова стать «чистой». Помню, как Джефф так беспокоился о том, что мне будет так сложно снова отдавать Роуз, и так оно
и было. Это всегда сложно. Но мне нравится помогать другим матерям. – Кристин делает
паузу. – После того, как Роуз вернулась домой, ты спросил меня...
– Я спросил, когда мне тоже придется вернуться домой. – У меня хриплый голос. Я
это помню.
– Да. – Она берет еще один платочек и промакивает глаза. – Твой голос... я никогда
не забуду твой голос. Бедный ребенок. Я сказала Джеффу в тот вечер, что хочу тебя
усыновить... а он уже успел поговорить с нашим адвокатом. Это длилось вечность. Я так
беспокоилась, что этот человек найдет какую– То лазейку, какой-нибудь способ забрать
тебя у нас. – Еще один платочек. – Я никогда не чувствовала такого облегчения, чем в тот
момент, когда судья озвучил приговор.
– Я тоже, – говорю я честно. Тот день такой ясный в моих воспоминаниях. Новый
костюм, который я надел для суда. Как адвокат похлопал меня по плечу. Осознание того, что мой отец не мог сделать ничего – ничего – чтобы разлучить меня с новой семьей.
Ничего, кроме как послать сообщение после моего восемнадцатого дня рождения.
Я хмурюсь.
– Папа что-нибудь выяснил о нем?
Кристин медлит. Это на нее не похоже.
– Скажи мне, – говорю я.
– Он живет в Эйджвотер, – говорит она. – Это все, что наш адвокат смог пока
узнать.
Эйджвотер. Юго-запад Аннаполиса. Совсем недалеко. Мы ездили дальше, чтобы
встретиться с отцом Деклана.
И все же... Я знал, что он должен быть близко. Я видел марку на его первом письме.
Я жду, что эта новость поразит меня, словно пуля, так же, как и куча других вещей
совсем недавно поразила меня. Но нет. Это просто факт. Он живет в Эйджвотер.
Нет, это больше, чем просто факт. Это перчатка, брошенная к моим ногам.
Я думаю о Деклане, охваченном ужасом, сидящем в тюремном зале ожидания. Если