— У меня?
— Oui. Еще десять секунд было бы поздно его отзывать, а я, возможно, стал бы чемпионом мира!
Она в недоумении уставилась на него.
— Не понимаю. Мне очень жаль, что вы не выиграли…
— Чтобы выиграть, madame, — сказал он едко, — надо участвовать.
— Вы не участвовали? — спросила она изумленно. — Но почему?
— Точно! Я же знал, что вы разумная женщина! Я ему говорил, что вы не станете возражать! Говорил я? — обратился он к Чарльзу. — Но разве он меня слушает? Никогда!
Совершенно потрясенная, Мелли посмотрела на мужа.
— Ты не участвовал в гонке?
— Нет, — продолжая исследовать хватательный рефлекс ребенка, пояснил Чарльз равнодушно. — Сообщение о том, что у тебя вот-вот будет ребенок, пришло прямо перед стартом.
— И ты отказался?
— Ну разумеется.
— Разумеется? То есть как это «разумеется»? Ты не говорил… — Резко повернувшись к Жан-Марку, она возмутилась: — Я же просила не сообщать ему ничего до начала гонки! Вы обещали, Жан-Марк!
Жан-Марк не успел ничего сказать в свою защиту, как Никко вступился за него:
— Он ни при чем. Виноват стюард. Этот услужливый балбес нашел на столе дежурного записку с просьбой передать ее Чарльзу после гонки и поспешил доставить прямо на линию старта.
Опустив руку ему на колено, Мелли с сочувствием сказала:
— О, Никко, мне ужасно жаль! Я знаю, как это для вас важно.
— Да ладно, в конце концов, следующий год всегда впереди — ответил он и, подмигнув, похлопал ее по руке. — Не огорчайтесь, зато я привез его живого и невредимого, да?
— Да, спасибо вам. — Для нее это было куда важнее, чем все остальное. Она смущенно взглянула на Жан-Марка. — Простите, Жан-Марк.
— Не стоит.
Никто не захотел спрашивать у него, почему он не дождался окончания гонки. Впрочем, они едва бы получили внятный ответ. Несмотря на видимую услужливость, Жан-Марк всегда действовал по собственному разумению.
— Ладно, я пошел, — сказал Никко, поднимаясь. Посмотрев на умильно склонившегося над младенцем Чарльза, он вначале усмехнулся, а затем, не удержавшись, громко расхохотался и ушел в сопровождении Жан-Марка.
Чарльз сидел неподвижно, разглядывая уснувшую дочку.
— Мне неприятно, что из-за меня у вас все сорвалось, — нарушила молчание Мелли.
— А мне нет. Дочки куда важней чемпионских званий.
— Но ты же мог участвовать в гонках!
— Нет, Мелли, — сказал он твердо. — Не мог.
«Почему?» — хотелось спросить ей, но она не осмелилась.
Следующие две недели, пока их регулярно посещали детский врач и сестра, девочка вела себя как шелковая. Стоило визитам прекратиться, как она, очевидно, решила, что хорошенького понемножку. Плач привлекал внимание. Плач заставлял брать на руки и укачивать. А два часа ночи оказались ее любимым временем для ночных концертов.
— Ты уверена, что у нее ничего не болит? Может, она осталась голодная?
— Да не голодная она! — отозвалась с раздражением Мелли.
— Тогда газы. Болит живот!..
— Чарльз! Иди, пожалуйста! Поспи немного.
— Еще чего! Значит, я буду дрыхнуть, а ты бодрствовать круглые сутки! И как можно уснуть под такой аккомпанемент! Дай ее сюда, я попробую ее успокоить.
— Тогда хотя бы сними смокинг, а то ей, может, как раз захочется срыгнуть на него, — посоветовала она, потешаясь над ним.
— Это будет чудесно.
Небрежно сбросив смокинг, он кинул его на кровать, распустил галстук-бабочку и, заворачивая потуже одеяльце на ребенке, заворковал:
— А теперь закроем глазки, ну, папа просит! А ты, — обратился он к Мелли, — быстро в постель и спать.
С благодарным вздохом она повиновалась. Лежа с открытыми глазами, она смотрела, как он ходит взад-вперед, качая плачущего ребенка. Вид у него был необычный — расхристанный и очень смешной. Сегодня, вернувшись из казино, он появился в ее комнате третий раз. Первый раз он был нерешителен, осторожно стучал в дверь, выжидая, пока она разрешит ему войти. Второй — просто постучал и сразу вошел, а сегодня вошел и все. Сказать, что ее удивляли перемены, произошедшие в нем после рождения ребенка, — значило не сказать ничего. Мелли всегда считала его добрым, отзывчивым, хотя порой он совершал добрые дела не сознательно, а под влиянием минуты. И все же Мелли поражалась тому, насколько он, уже привыкший не утруждать себя тем, что могли за него сделать другие, ласков и терпелив с дочкой. Причем не как большинство мужчин, когда та спала или была спокойна, но и когда делалась несносной, как сегодня.
Но объяснялось ли его поведение только интересом к ребенку? Может, он практикуется на всякий случай, если останется без нее? Впрочем, он несомненно нашел бы няню. А может, ждет, чтоб Лоретт перешла на бутылку, и хочет растить ее сам? Лучше не спрашивать. Пока она здесь, будет молчать и молиться. Закрыв глаза, она сразу уснула.