Вот только я правда хочу детей. Но не прямо сейчас. Наверное, после того, как себя в порядок приведу. Надо сначала разобраться в проблеме Джейми. Что бы она, черт побери, ни подразумевала.
Вполне предсказуемо, Мэтт использовал ситуацию Эбони, чтобы оседлать любимого конька и начать проповедовать.
– У нее мозги варят. Я про то, что ей же не надо работать, тогда какой прок? – размышлял он вслух однажды вечером за длинным обеденным столом на застекленной террасе, пока мы ждали приезда папы.
Я люблю сидеть на застекленной террасе. Она – единственное, что мы привнесли в дом. Это – красивое помещение в задней части дома, куда попадает поразительное количество света. Из восстановленной древесины нам вытесали балки, вышеупомянутый обеденный стол нам изготовили на заказ – он такой большой, что сначала пришлось поставить его, а уже потом стеклить вокруг него террасу. Мэтт надеется, что однажды все места вокруг него заполнят дети. У него есть брат и сестра, но он с ними не ладит. Он – врач, она ученый, оба очень талантливы и успешны в своей области. Мэтт вечно их критикует, обзывает «высокомерными» и «самодовольными». Но со мной они всегда были очень милы.
– Какой еще прок? – произнесла я. – Она же не машина для деторождения, Мэтт. У нее есть своя жизнь.
– Но, боже ж ты мой, да кто на свете захочет работать, если нет необходимости? Она должна радоваться своей удаче, – вещал Мэтт, налегая на домашнюю лазанью, чесночный хлеб и салат, на которые я убила последние два часа.
– Некоторые любят свою работу. Увлекаются ею. Эбони всегда любила право и так много работала, чтобы добиться нынешнего положения. Мне просто не хочется, чтобы она приняла опрометчивое решение. Не в том дело, нужно ей работать или нет… – ответила я, гоняя по тарелке лазанью.
Подняв взгляд, я увидела, что Мэтт театрально закатил глаза, прежде чем отпить глоток красного вина.
– Все эти типы, которые «любят свою работу», потому что «увлечены своим делом» и прочее дерьмо. Ни на грош не верю. Самодовольные чурбаны.
Я тут же подумала про Джейми и про то, как взволнованно и увлеченно он говорил о своей работе учителем рисования.
– А я верю, – возразила я, что для меня нехарактерно. – Я думаю, что некоторые люди действительно удивительные.
– Ну, я думаю, что тебе посчастливится найти хотя бы одного, – насмехаясь, бросил он.
«Да, вот уж точно!»
Тут на террасе появился папа, что было очень кстати. Мэтт все видит только в черном и белом свете, иногда с ним просто невозможно разговаривать.
– Извините, что опоздал, – сказал папа, обнимая меня. – Как лазанья, Мэтт? Удалась?
– Восемь из десяти, могла бы быть немного сочнее. Но отлично постаралась, детка! – воспылал энтузиазмом Мэтт, почти как воспитатель в детском саду.
Я ему улыбнулась, уходя на кухню, чтобы принести папе моей посредственной лазаньи.
– Как работа, Мэтт? – спросил папа. – Сделка с Фаррингтоном прошла?
– Ну, презентация была просто замечательная, Майкл. Они готовы подписать, как только мы составим контракт.
– Отличные новости! Ты просто кудесник, Мэтт. Не знаю, в чем дело, но у тебя однозначно дар, – с восторгом хвалил отец, когда я принесла и поставила перед ним ужин.
– Спасибо, Майкл. Надо просто любить свою работу. На мой взгляд, упорство и трудовая дисциплина возьмут свое и принесут плоды.
Я глянула на Мэтта, проверяя, а до него-то дошло, что сейчас он сбалтывает совсем не то, что говорил мне каких-то пару минут назад. Он даже не поморщился.
– Как ее сеансы терапии? – спросил папа у Мэтта, кивнув на меня.
– Ты про меня говоришь? Знаешь ли, мог бы у меня спросить… – вставила я, наливая папе красного вина. Я наливала чуток быстрее, чем следовало, и вино едва не перелилось через край.
– Эй, помедленней, Стеф! Сколько ты уже сегодня выпила? Ты же не перебираешь снова, так? – спросил папа малость чересчур театрально и отодвинул от меня бокал.
– Что?! Нет, я выпила всего полбокала! – взвизгнула я.
Папа с Мэттом переглянулись так, что тут же стало ясно, что они мне не поверили.
– Вот что я вам скажу, доедайте и сами уберите со стола. Пойду приму ванну, – заявила я и опрометью бросилась наверх, оставив их сидеть и разговаривать.
– Я про то, Джейн… меня так это из себя вывело!
Инцидент с лазаньей не давал мне покоя несколько недель, и я прямо-таки предвкушала, как расскажу про него Джейн на ближайшем сеансе.
– Они просто выжидают, когда я снова где-нибудь напортачу. Обращаются со мной как с ребенком. Все они…
Ручка Джейн неистово корябала в блокноте, который она пристроила на коленке.
– Как по-вашему, почему они так делают?
– Наверное, потому, что раньше я так поступала, – ответила я, теребя бахрому на синевато-сером шарфе, накручивая отдельные нитки на палец. – Я знаю, что они только заботятся обо мне.
– Вы счастливы с Мэттом? – напрямик спросила Джейн. – Вы чувствуете лояльность к нему? То есть после всего случившегося.
Я нахмурилась. На такой вопрос трудно ответить честно.
– Я очень благодарна ему за то, что он для меня сделал, и да, я с ним счастлива.
Джейн только молча посмотрела на меня. Тишина между нами разрасталась, ни одна не произносила ни слова. Джейн хотела, чтобы я продолжала. Я ненавижу молчание, начинаю паниковать и говорю вещи, о которых жалею. Она знает, что за мной такое водится.
– То есть нет, я не просыпаюсь каждый день с мыслью «спасибо тебе, боже, что я с этим человеком», но неужели кто-то так думает? Взаправду? – выплевываю я.
– Некоторые думают, – отвечает она, подняв брови.
– Не верю. Только не в реальной жизни, – твердо говорю я. – Вы действительно так считаете?
– Я верю, что каждый заслуживает, чтобы с ним был кто-то удивительный.
– Ну, – улыбаюсь я, – «удивительный» это еще слабо сказано.