Из будущего здания выходили и входили люди. Их силуэты были так неясно прорисованы в воздухе, что непонятно, кто из них мужчина, кто — женщина. Снова, как когда-то, ему показалось, что их глаза светятся — чуть ярче, чем должны бы. Они видели его не яснее, чем он — их; но все же неуютно себя чувствуешь, когда за тобой подглядывают.
Буш обвел взглядом окрестности, отмечая про себя количество теней грядущего. Две прозрачные фигуры прошли сквозь него, поглощенные беседой, — но, как водится, до Буша не долетело ни звука. Леди-Тень появилась тут уже давненько; интересно, что она себе думает об Энн? Тень тенью, но мысли и чувства у нее все же должны быть (ибо сомнительно, чтобы в будущем человек лишился этой привилегии). Все пространство, похоже, постепенно заполняется чувствами. И опять припомнился Моне, его водяные лилии: они могли заполнить весь пруд так, что не оставалось и окошечка воды, но в то же время никто никогда не видел (и не увидит), чтобы они выползали на берег или обвивали склонившиеся над водою деревья.
Затем ему вспомнилось, что Борроу в юности был художником. С ним всегда можно отвести душу, хоть характер тяжеловат.
Буш наконец встал и направился к апартаментам старого друга. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дела у того, видимо, пошли в гору. К двум уже знакомым палаткам добавилась третья: в одной размещался собственно магазинчик, в другой — бар, в третьей — кафе. Надо всеми тремя громоздился транспарант с надписью: «Амниотическое ЯЙЦО».
Вокруг толпились здания невиданного архитектурного стиля, на некоторых из них можно было разобрать такую же вывеску — все тени разной степени ясности — согласно их отдаленности во времени. Это настолько явные признаки будущего процветания, что Борроу ни на мгновение не колебался в выборе места для «дела», как он говорил.
— Амниотическую яичницу и жареный картофель, — провозгласил Буш, ввалившись в кафе.
Вер стояла за прилавком. В ее пышной шевелюре явно прибавилось седины со времени их последней встречи; ей было около пятидесяти. Но улыбка все та же, и походка, и жесты. Пожимая ее руку, он почувствовал, что рука эта стала… ну, вроде стеклянной, что ли. Похоже, они с Роджером так и остались в том году, в котором он их тогда покинул. Так, значит, не седина посеребрила ее волосы; и лицо ее немного посерело, затени лось. Даже голос ее звучал глуховато сквозь тонкий временной барьер. «Значит, и предлагаемые кушанья будут такими же стеклянистыми», — подумал он с тоской.
Но как бы там ни было, встретились они тепло и сердечно.
— Держу пари, ты и знать не знаешь, что такое Амниотическое Яйцо, — заметила Вер. Родители окрестили ее Вербеной, но она всегда предпочитала сокращение.
— В любом случае, для тебя это — солидный навар.
— Вот гляжу я на тебя, и мне сразу припоминается чье-то утверждение: мол, гармония души и тела — непременное условие жизни. А ты своим видом как раз иллюстрируешь обратное. С телом твоим, вижу, все в порядке. А с душой — нелады?
— Беда мне с ней.
Буш когда-то хорошо знал эту женщину — еще в те дни, когда они с Роджером были честолюбивыми художниками-конкурентами. Не было тогда еще Странствий, как и многого другого тоже. Где на ленте времени затерялась эта точка? Что-то сто тридцать миллионов лет назад — или вперед, поди разбери. Прошлое смешалось с будущим, они непостижимым образом перетекли друг в друга.
— …Так как там Роджер?
— Да так — живет, хлеб жует. В общем, неплохо. Бродит где-то неподалеку. А ты? Как твои новые композиции?
— Понимаешь… У меня сейчас вроде переходного периода. Я… да, черт возьми, не то, — я совершенно потерян. — Он сказал ей почти правду; из женщин она была единственной, кто справлялся о его работе с искренним и живым интересом.
— Чувство потерянности иногда необходимо. Ты совсем не работаешь?
— Да так, написал пару картинок, чтобы убить время. Наши мудрые психологи даже дали научное определение сему роду занятий — конструирование времени. Теперь говорят, что человек более всего озабочен конструированием времени. И даже войны никак не развеют его забот.
— Ну, значит, Столетняя война чуть не разрешила эту проблему.