Ворота тюрьмы Сент-Албан распахнулись и выпустили тюремный автобус. Вывернув из-под алюминиевой вывески «Понять — значит простить», он направился в сторону Гетто Голубых.
Это было одно из наиболее распространенных названий данного района большого города. Аборигены называли его Живодерней, Юбургом, Страной Чудес, Городом Сосунков или какими-либо еще менее привлекательными словами, приходившими им в голову. Зона эта была основана отцами города, просвещенными в достаточной мере, чтобы понять тот факт, что некоторые люди, далекие в своих помыслах от совершения преступлений, оказываются неспособными существовать в рамках цивилизации; и это означает, что они не разделяют стремлений и чаяний большинства своих собратьев. Они не видят смысла в ежедневной работе с десяти до четырех ради привилегии содержать в брачных узах женщину и энное количество детей. Этой компании мужчин, состоявшей в одинаковом соотношении из гениев и неврастеников (зачастую под одной и той же анатомической оболочкой), было позволено обосноваться в Голубом Гетто, которое из-за отсутствия какого бы то ни было надзора со стороны закона вскоре превратилось в родной дом преступников. В пределах этого дикого человеческого заповедника величиной с квадратную милю сформировалось уникальное общество. Оно смотрело на чудовищную машину цивилизации по другую сторону своих стен с такой же смесью ужаса и морального осуждения, с какой эта машина взирала на своих отщепенцев.
Тюремное такси остановилось в конце крутой кирпичной улицы. Из него выбрались два освобожденных заключенных — Родни Уолсамстоун и его бывший сокамерник. В тот же момент такси развернулось, показывая автоматически закрывающуюся на ходу дверь, и скрылось.
Уолсамстоун огляделся, испытывая чувство неловкости. Тоскливо-респектабельные игрушечные домики по обеим сторонам улицы сутулили свои тонкие плечики за удобренными собаками оградами, отворачивая взгляд от полосы мусора, которая начиналась там, где кончались их владения.
За мусором возвышалась стена Голубого Гетто. Часть ее была действительно стеной, а часть состояла из небольших старых домов, в которые вливался цемент до тех пор, пока они не затвердели.
— Что это? — спросил Уолсамстоун.
— Это оно и есть, Уол. Это свобода. Здесь мы сможем жить спокойно — никто не будет нас валять в дерьме.
Утренние солнечные лучи, подобно старому шутнику с зубами улитки, отбрасывали прозрачно-золотые преломляющиеся тени на негостеприимном склоне Гетто, Юбурга, Парадиза, Горы Бомжей, Странной Улицы, Флопперов. Тид направился туда и, увидев, что Уолсамстоун колеблется, схватил его за руку и потащил.
— Я должен написать моей старушке тете Фло и Хэнку Квилтеру о том, что я делаю, — сказал Уолсамстоун.
Он стоял на перепутье между старой и новой жизнью и потому испытывал естественный страх. Тид, хотя и был его ровесником, обладал гораздо большей уверенностью в собственных силах.
— Ты сможешь подумать об этом после, — сказал Тид.
— На космическом корабле были и другие блоки…
— Как я говорил тебе, Уол, только сосунки позволяют вносить себя в списки экипажей. У меня есть кузен Джек, он записался на Харон, и его высадили на этот жалкий шар для резни с бразильцами. Вперед, Уол, вперед.
Грязная рука сжала неопрятное запястье.
— Может быть, я глупо веду себя. Возможно, в тюряге у меня все перемешалось, — сказал Уолсамстоун.
— Тюряги для этого и существуют.
— Моя бедная старая тетушка. Она всегда была так добра ко мне.
— Не заставляй меня всхлипывать. Ты же знаешь — я тоже буду добрым.
Отказавшись от желания самоутвердиться в грязной драке, Уолсамстоун поддался, подобно заблудшей душе, ведомой на Авернус. Однако этот подъем на Авернус оказался не из простых: нигде не было широко распахнутых врат. Им пришлось карабкаться по куче булыжников и мусора в направлении затверделых домов.
В одном из последних виднелась дверь, со скрипом распахнувшаяся, когда Тид толкнул ее. Солнечный лучик проскользнул внутрь вслед за их недоверчивыми взглядами. За дверью возвышалась выдолбленная из твердого цемента разновидность трубы со ступеньками сбоку. Взбираться по ней Тид начал, не сказав больше ни слова. Уолсамстоун, не имея выбора, последовал за приятелем. В полумраке со всех сторон он увидел крошечные гроты, некоторые не больше открытого рта, с цистами и пузырями, комками и пятнами, образовавшимися еще в жидком цементе.