Конвоиры Буша предъявили на вахте пропуск и бумажку с печатью. Служащий пошептался по телефону, кивнул и каркнул: «Третий бокс!» Солдаты довели Буша до двери с «тройкой» — за ней оказалась тесная каморка шага в три длиной — и исчезли, повернув ключ в двери.
В комнатке не было ничего, кроме двух шатких стульев. Буш так и остался стоять посредине, вслушиваясь и приглядываясь. Похоже, он еще легко отделался (а в голове уже роились тычки, зуботычины, стволы между лопаток — приметы всех без исключения тоталитарных режимов). Может, у тех двух солдат был приказ только доставить его сюда с докладом. Буш надеялся, что Хауэлс еще тут; Хауэлс всегда принимал его отчеты и — Буш-то это давно приметил — втайне им восхищался и беззлобно ему завидовал.
Однако что-то долго за ним не шли. Что за неприятности они имели в виду?.. Эх, только бы они забыли напомнить об этом лишнем годе — как им объяснишь, что ведь собирался вернуться, работать как следует, сдать отчет, наконец… Нет, не могли с ним обойтись совсем уж круто: как-никак, он — Странник-рекордсмен, лучший и опытнейший…
Другой вариант (ведь возможен и другой): вместо старины Хауэлса там сидит новый человек, и он не знает об его, Буша, опоздании. Но ведь человек этот тогда — посаженный Режимом болтовский прихвостень…
Буш представления не имел о том, что творится в стране, если не считать туманных намеков отца, а потому воображение рисовало ему картины одну кошмарнее другой. Еще и этот клубок вплелся в его мозг, где и без того уже не было свободного местечка. Все последние события: Лэнни; поединок со Стейном; потрясение от того, что Борроу шутя выкрал и воплотил его сокровенные мысли; и, наконец, известие о смерти матери — это было уж слишком. Он боялся, что разум его не выдержит тяжесть могильной плиты. Буш почти повалился на стул и схватился за голову.
Внезапно он вскочил, как пораженный электрическим разрядом. Дверь была распахнута, и в проеме стоял кто-то. Наверное, что-то случилось с глазами: Буш никак не мог его разглядеть.
— Вы можете принять мой отчет прямо сейчас? — осведомился Буш, подавшись вперед.
— Да, если вы последуете за мной.
На лифте они поднялись на третий этаж, куда Буш обычно сдавал отчеты. И вдруг дрожь ужаса пробрала его, и явилось предчувствие непоправимой и большой беды. Ему на миг показалось, будто все вокруг словно заострилось и стало зловещим: двери, стены, и больше всего — лифт, со злорадным клацаньем прихлопнувший его при выходе когтями-дверьми.
— А что, в отчетной все еще работает Реджи Хауэлс?
— Хауэлс? Кто такой? Впервые слышу.
В отчетной все осталось по-прежнему; хотя нет, подлый глазюка-телепередатчик и тут выглядывал из стены. Это осложняло дело: не все любят каяться при лишних свидетелях. В комнате помещался стол со стульями по обе стороны, проектор и магнитофон. Буш так и стоял у стола, сжимая и разжимая кулаки, когда вошел Франклин.
Буш всегда помнил этого подслеповатого полукабана-получеловека с крохотными глазками помощником Хауэлса. Буш его всегда недолюбливал и никогда не искал его расположения — что могло изрядно, повредить ему сейчас. Однако он приветствовал вошедшего почти тепло — приятно все-таки увидеть знакомое лицо, пусть и поросячью физиономию Франклина. А тот со времени их последней встречи явно попышнел, покруглел и (вещь неслыханная!) даже как будто вырос.
— Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее, мистер Буш. И давайте сюда этот ваш сверток.
— Сожалею, что не смог отчитаться тут же, по прибытии. Видите ли, моя мать…
— Знаю. Мы куда лучше информированы, чем вам кажется. Вот вам на будущее: впредь отчитывайтесь немедленно. Блюдя инструкции, вы обезопасите себя от разного рода неприятных неожиданностей. Усвоили?
— Да, вполне. Следует запомнить. Я слышал, будто Реджи Хауэлс уволился или что-то в этом роде…
Угольки-глазки за круглыми очками слегка мигнули.
— Застрелили его, по правде-то говоря.
Это «по правде-то говоря» привело Буша в смятение: уж очень не вязалась почти панибратская вторая часть фразы со скорбным содержанием первой. Он решил, что на всякий случай о Хауэлсе пока стоит молчать. В то же время его так и подмывало сделать самую неуместную сейчас вещь: хорошенько двинуть кулаком по носу-пятачку.
Пытаясь воздержаться от исполнения сего намерения, Буш поспешно достал плоскую старенькую сумку и начал было расстегивать «молнию».
— Дайте, я открою. — Франклин резко дернул язычок замка, и горстка разных вещиц вывалилась на стол.