Первое время разум Буша оставался как-то в стороне и саркастически наблюдал за тем, что вытворяло тело. Время от времени он повторял себе: «Цель этих дурацких приказов — истребить индивидуальность и превратить человека в аппарат для исполнения приказов. Пройди по веревочному мосту, не сверзившись вниз, на скалы, — и ты уже меньше личность, чем был до этого. Срубаешь миску вонючей каши — и вот в тебе уже осталось меньше художника, чем накануне».
Но саркастический разум сперва притупился, а потом и вовсе на время отключился под прессом тупых ежедневных натаскиваний. Он был слишком измотан, чтобы критиковать и оценивать, и скоро громовое карканье сержанта Прунделя вконец заглушило робкий шепот его интеллекта.
И все же у него хватало душевных сил на наблюдение за товарищами по несчастью. Большинство, как и он, страдали покорно, отставив в сторонку свое «я» до лучших времен. Те, кто оставался в меньшинстве, поделились на две группы. Одна состояла из несчастных, кто ну никак не мог (или не хотел?) расстаться со своим «я». Они опаздывали на утреннюю перекличку и понуро брели, уткнув нос в носки нечищеных сапог. Они давились пищей, не в силах проглотить ее, и частенько плакали по ночам.
Члены же другого меньшинства войдут в нашу историю под общим заголовком (он им очень льстил): «Бравые Вояки». Эти, казалось, наслаждались оскорблениями Прунделя, чувствовали себя как дома в вонючем и склизком бараке — похоже, они и рождены-то были только для того, чтобы палить и крушить. В свободные часы они вусмерть накачивались виски, колотили представителей другого меньшинства, усеивали плевками пол и вообще вели себя геройски. Они поддерживали во взводе воинственный и бравый дух, и Буш после сам себе дивился: как это у него не явилось тогда желания показать себя таким же молодцом?
Он таки тоже не сплоховал и перещеголял всех на стрельбище, куда их таскали спозаранку по понедельникам и четвергам. Тут их обучали стрельбе из лучевых ружей, которые впоследствии должны были стать постоянным атрибутом их арсенала. Но Буша ружье привлекало не как изощренное орудие убийства; нет, в нем он как художник углядел нечто родственное. Легкий ствол ведь тоже орудовал основным материалом художника — светом: он направлял его и организовывал. Так что, поражая мишени, Буш занимался единственной художественной практикой, возможной в то смутное время.
Кроме муштры, в обязательный курс входили и лекции. В те благословенные минуты покоя Десятый взвод рассаживался по скамьям, и Буш, бывало, очнувшись от полудремы, пытался определить, о чем же толк.
Вся программа была поспешно надергана по кусочкам из разных курсов армейских учений; однако Буш долго не мог усмотреть связи между этим отупляющим натаскиванием и его будущей ролью агента-соглядатая. Он отмечал про себя и как бы со стороны, что медленно, но верно деградирует — даже более исправно, чем Бравые Вояки (но этим уже просто некуда было катиться). Но для чего же все это?
Скоро он понял: все это действовало на подсознание. После успешного прохождения курса, подавленное и затравленное, оно куда легче погибнет согласно приказу.
Да нет, чепуха все это, потому что… Потому что не для того их дрессировали, чтобы они мерли по-мушиному. Злоба, которую изо дня в день вкачивал в них сержант Прундель, должна была помочь им переносить испытания, а не умирать. Подсознанию под шумок скармливали опаснейший яд — и никто и не думает это остановить! Там, наверху, похоже, у всех поехала крыша. Но нет: ни при чем здесь генерал Болт и его Режим. Так происходит всегда и повсюду. Люди всю жизнь занимаются самоотравлением, забивая себя, как пустую кладовку, пороками и привычками и вытесняя ими индивидуальность.
Как это всегда бывает с художниками, жизнь Буша прошла в одиночестве. И сейчас он впервые так тесно окружен собратьями-людьми. Ему казалось, что сквозь отверстия-окна в их грудных клетках он глядит вовнутрь. Там что-то шевелилось, волновалось, дышало. Окна запотели, и на затуманенной внутренней поверхности стекол выведена пальцем надпись из дрожащих букв. Это был вопль отчаяния, призыв о помощи; и это доказывало, что разум еще не покинул человечество. Но написанные с той стороны строки бежали в обратном направлении, и Буш тщетно силился разобрать слова.
Буш уже расшифровал было одну из надписей, когда…
Гаркнули имя — он сел в постели.
Гаркнули снова — уснул как убитый!
— Буш, даю вам десять секунд на то, чтобы обдумать ответ.
Некто краснолицый Стенхоуп — кажется капитан — стоял у доски и вращал глазами на Буша. Весь взвод тоже вылупился на него как один, а Вояки нехорошо хихикали и пихали друг друга локтями.