Выбрать главу

Сразу за шахтой начиналась тропинка. В один из весенних дней Буш пошел по ней вслед за Джоан. С ней шел юноша, такой же, как она, — без кровинки в лице. Скоро они оставили позади мертвую громаду шахты (там не видно было ни души). Кончилась унылая болотистая равнина, и тропинка вывела к реке. Декорации на сцене вдруг поменялись: вокруг возникли деревья в дымке проклевывавшейся листвы. Показался и горбатый мостик — опора, как будто специально подведенная под перекинутую через реку тропинку. Здесь Джоан как бы нехотя позволила молодому человеку себя поцеловать. Любовью и надеждой светились их взгляды; но затем, внезапно смутившись, влюбленные быстро пошли вперед. Они оживленно беседовали о чем-то, но Буш не слышал (и рад был, что не слышал) их разговора. Дорожка вилась вдоль кирпичной стены. Молодые люди задержались около нее ненадолго, а потом, все так же не сводя друг с друга сияющих взоров, повернули назад, к поселку. Буш не пошел за ними дальше: его давно уже покинула юношеская уверенность в будущем.

Заглянув за каменную ограду, Буш обнаружил опрятный дом, утопавший в мареве одевающегося зеленью сада. Без затруднений проникнув в сад сквозь стену, Буш обошел усадьбу кругом. Из своих наблюдений он заключил, что это было крупнейшее поместье в округе и хозяева его, несомненно, владели и шахтой. Это никак не укладывалось у Буша в голове: в истории он разбирался слабо и никак не мог убедить себя, что кто-то может владеть углем — продуктом, принадлежащим только земле, и никому другому.

А тем временем летели и летели дни. Целиком погруженный в себя, Буш очень поздно понял, что весь район скован затянувшейся забастовкой. И действительно, парализованным казалось все, что могло двигаться. Хотя жизнь вроде бы и шла своим чередом: мягчали ветры над болотами, и передник Эми Буш оттопыривался все больше и больше, но все дела мужчин теперь сводились к ничегонеделанию. Бушу уже казалось, что он знает цель своего пребывания здесь: ему предстояло научиться сочувствию и состраданию.

Буш так и жил в саду за бакалейной лавкой, по-спартански растягивая свой запас пищевых концентратов. Тем временем огородные посадки бодро пошли в рост — им нисколько не мешала неосязаемая палатка Буша.

Место для лавки выбрано лучше некуда: ее покупателями являлись все обитатели каменных построек на склоне, которым лень было лишний раз сбегать вниз-вверх по холму к магазину у таверны. Однако сейчас покупали мало: деньги у завсегдатаев кончались, а вот конца забастовке пока не видно. Эми Буш не в состоянии и дальше продавать в кредит: поставщики требовали платы.

Буш понял наконец, что Герберт в лучшие времена работал на шахте, а лавка была суверенной епархией Эми. В первые дни пребывания Буша во Всхолмье Герберт с удовольствием торчал в лавке дни напролет, помогая жене и коротая дни безделья в разговорах и пересудах с покупателями. Но шли недели, покупатели становились все более замкнутыми и угрюмыми, а то и досадовали открыто, что ничего не продается в кредит. А Герберт улыбался все реже и реже и вскоре из магазина исчез. Теперь он то и дело упрашивал дочь сопровождать его в долгих прогулках по болотам. Буш частенько смотрел им вслед — два темных силуэта брели к горизонту на фоне яркого весеннего неба. Но Джоан эти прогулки не доставляли удовольствия, и она вскоре от них отказалась. Герберт тогда тоже забросил прогулки и торчал теперь день-деньской на улице в группе других мужчин — таких же неопрятных, небритых и раздраженных.

Однажды поутру огромная толпа собралась у церкви, и владелец шахты, стоя на возвышении, произнес эмоциональную речь. Буш мог только догадываться о ее содержании, но шахтеры так и не согласились приступить к работе.

Буш был искусственно огражден от всего окружающего. Но эмоции его постепенно настраивались по камертону этих людей, и он открыл одно крупное преимущество своего нынешнего состояния перед своим «настоящим»: там он мог быть в центре событий и влиять на их ход, но тем не менее чувствовал себя эмоционально изолированным от происходящего.

У Эми уже почти подошел срок. Все свое время она проводила теперь в лавке, постепенно приходившей в запустение. Она совсем забросила семью; за детьми смотрела Джоан. На мужа она тоже перестала обращать внимание, а тот, в свою очередь, все реже и реже показывался дома. Герберт всегда возвращался только к вечеру, чтобы застать дома дочь. Краски весны играли теперь на ее щеках, хотя работать приходилось вдвое против прежнего, — скорее всего, то была заслуга ее молодого человека. С тех пор как жена его наглухо затворилась в себе, Герберт все больше нуждался во внимании дочери. Он даже иногда помогал ей купать ребятишек и сам готовил завтрак — чай с бутербродами. Эми ложилась рано, и по вечерам Герберт, обняв дочь за талию, увлекал ее за собой по каким-то делам в лавку. А иногда, бросив все дела разом, просто подолгу сидел, держа ее за руку и не сводя с нее глаз. Однажды в подобный момент Джоан что-то горячо возразила и попыталась вскочить и уйти. Герберт тоже вскочил, поймал ее и поцеловал — как будто для того, чтобы успокоить. Но только он попробовал ее обнять, как она выскользнула с ужасом в глазах и опрометью бросилась наверх. А Герберт еще очень долго стоял на том же месте, в беспомощном страхе обводя взглядом комнату; Буш уже испугался было, что тезке каким-то непостижимым образом удалось его заметить. Но нет, Герберта испугало что-то другое, и это что-то глубоко залегло в нем самом.