— Хорошо, мы уже отправляемся. Это займет часа два-три, так что отдыхайте, профессор, сколько сможете. И вам, Буш, не мешало бы сделать то же самое.
Энн помахала рукой оставшимся, и скоро маленький отряд уже исчез за холмом.
Силверстон тут же достал из чемоданчика походную кровать, жестом пригласив Буша сделать то же.
— Нам здесь ничего не угрожает, ближайшее поселение в двух милях отсюда. Капитан и Энн сейчас подберут кое-кого, и мы двинемся к концу нашего пути.
— Профессор, объясните, пожалуйста, кого мы ожидаем здесь и в каком направлении тронемся дальше?
— Вы слишком размениваетесь на мелочи, мой друг, впрочем, как и я, и все мы… Вот, кстати: мои часы разбились, и я постоянно раздражен, потому что негде узнать время. Время! А ведь часы — дряхлый пережиток прошлого! Вы видите, я человек противоречивый.
— Как и я. Вы помните свое детство?
— …Нам необходимо отдохнуть. Но на первый ваш вопрос я отвечу. — Силверстон раскрыл привезенный из Викторианской эпохи чемодан. — Ведь вы были когда-то художником, не так ли?
— Я художник! Нельзя перестать им быть.
— Значит, будем считать, что вы этого не афишируете.
Буш начал искать намек в этих словах, но вмиг забыл обо всем, когда Силверстон достал из чемодана небольшую пластину.
— Скоро здесь появится автор этого произведения. Он правильно воспримет мое открытие и тут же за него ухватится. Вы сами знаете, что все вновь открытое нуждается не только в научной, но и в художественной интерпретации. Это извечная задача художника, а этот человек идеально мне подходит. Вы только посмотрите на его работу! — (Буш уже и так смотрел.) — Это Борроу! Вот талант! Вы не находите?
Группаж Борроу изображал несколько разрозненных скоплений тьмы, перемежающихся трассирующей пылью цветных пятнышек. Кое-где они группировались так, что эти массы можно было принять за атомные ядра, или города-муравейники, или звезды. Все двусмысленно и туманно. Кое-что было, на взгляд Буша, слабовато, но и эти штрихи являлись неотделимой частью целого, словно Борроу развернул в работе самого себя и обозревал эту развертку своей личности во всех ее проявлениях.
Группаж, с точки зрения техники исполнения, впечатлил Буша куда меньше, чем виденное им в «Амниотическом Яйце». Однако эта работа была содержательнее. Буш безошибочно определил, что это самое позднее произведение Борроу и что все предыдущие были своего рода эскизами к ней. Это был поздний Борроу — как поздний Тёрнер, поздний Брак, поздний Кандинский. Бушу все еще не до конца верилось, что его флегматичный друг мог создать подобное; однако подпись под работой отвергала все сомнения.
И вот теперь Борроу должен был присоединиться к ним.
Буш понял вдруг, что не отрывает глаз от работы уже очень долго. Некоторые ее части находились в медленном постоянном движении, другие — в движении воображаемом. Глядя на творение Борроу, Буш впервые зрительно представил то, что давно уже его смутно тяготило: время спластовалось вокруг него в складки, которые образовали гребень гигантской волны, готовой вот-вот поглотить его. Буш снова взглянул на Силверстона; у него уже отпало желание спрашивать, куда они отправятся вместе с Борроу.
— Давайте все-таки отдохнем, профессор.
В его сон ворвались голоса; потом возникло лицо Энн, склонившейся потрясти его за плечо. Буш сел и осмотрелся по сторонам. Казалось, только мгновение назад он закрыл глаза, но голова была на удивление ясной. Тут же припомнилось предшествовавшее этому событие; Буш встал и отправился пожать руку Борроу.
— Ты зря времени не терял, — заявил он с ходу.
— Это все «Амниотическое Яйцо», в подобной обстановке и не такое можно сотворить.
— Нет, за этим стоит нечто большее. Вер тоже это говорила.
Борроу поспешил переменить тему:
— Я оставил Вер временным комендантом крепости. Труба Нормана Силверстона позвала меня на приключения — я бросил все и прибежал на зов. Но все это для меня ново, и я дрожу от страха перед неизвестностью, как птенец перед первым полетом.
Странно, но Борроу выглядел необычайно спокойным. Он был, как всегда, безупречно одет (в наглаженный старомодный костюм), а ранец он небрежно перекинул через одно плечо. Интересный, однако, выходил из него глашатай нового миропорядка, хотя что это за порядок, никто пока толком не знал.
— Да мы все понемногу дрожим от страха, Роджер. Но, в конце концов, юрский безопаснее, чем Букингемский дворец.
— Ну, не скажите, — встрял Хауэс. — Поселок снова наводнен шпионами. Нас уже засекли и теперь обязательно выследят — это уже дело времени. Ведь голова Силверстона оценена.