Доктор хранил молчание.
— У вас получилось целое выступление, — заметила Бафф.
— Похоже, что да, — усмехнулся я.
— Не понимаю, о чем идет разговор, — отозвалась Моник.
— Да он и сам этого не понимает, — с некоторым раздражением произнес доктор Баффингтон.
— Между прочим, я ни словом не обмолвился о русских, — смеясь, заметил я. — Я говорил только о коммунистах, а в России их всего лишь четыре процента, доктор. Даже меньше, чем во всех ее союзных странах. Дело в том, что там красные у власти, хотя антикоммунистов, сидящих в концентрационных лагерях, в России, наверное, вдвое больше.
— Возможно, что это именно так, но наше правительство имеет дело с тем меньшинством, которое правит в этой стране. И я тем не менее настаиваю на том, чтобы нашим единственным оружием в борьбе за мир была правда и только правда.
— Отлично, но здесь вы заблуждаетесь. Согласен, правда — средство, способное обуздать гонку вооружений, и к тому же единственное. Только с ее помощью невозможно заставить хитрого лжеца не лукавить, особенно когда лжет он каждый день. Вы ученый, доктор, и знакомы с опытами Павлова. Так вот, он с помощью звона колокольчика смог выработать у своей собаки условный рефлекс — она выделяла слюну. Так же и с человеком. Если ему постоянно говорить одно и то же, он начнет в это верить. И не забывайте, что Павлов был русским.
— Но... — начал было доктор, но прервался, и его лицо приняло сердитое выражение.
Бафф, желая успокоить отца, похлопала его по руке, встала из-за стола и посмотрела на Моник. Та, поняв взгляд подруги, поднялась, и они молча направились в туалет. У меня давно сложилось впечатление, что женщины в одиночку в это место не ходят. Причем всегда, будь они вдвоем или числом побольше, идут они туда с гордо поднятой головой, словно на параде.
Я проводил их взглядом, а затем отпил из своего стакана.
Доктор Баффингтон пристально посмотрел на меня и с таким видом, будто наконец-то нашел ответ на самый волнующий его вопрос, произнес:
— Шелл, я начинаю подозревать, что маккартистам удалось промыть вам мозги.
— Да полно вам, доктор. Я опираюсь только на факты. Маккартисты здесь ни при чем. В Штатах — в прессе, на телевидении и радио, в издательствах и на киностудиях, школах и правительственных учреждениях — засели те, кто, формируя общественное мнение, ведет прокоммунистическую пропаганду. Они пичкают нас соответствующей информацией, а мы спокойно заглатываем ее...
— Чепуха! Коммунистической пропагандой наш народ не одурачить.
— А коммунистической ее никто из них не называет. Все это преподносится как точка зрения простого американца. В противном случае красным успеха не видать. Так что действуют они осторожно, не оглушают нашего обывателя звоном «Царь-колокола», а легонько позванивают в розовый колокольчик и вырабатывают у него нужный им рефлекс. В этом они большие мастера.
Доктор нахмурился:
— Шелл, как ученый я прекрасно знаю, как можно воздействовать на подопытных животных и даже на людей. Но то, о чем вы говорите, может, вероятно, произойти в полицейском государстве, но никак не в Соединенных Штатах.
Я глубоко вздохнул:
— Ладно, доктор. В следующий раз, когда из Советского Союза или любой страны коммунистического блока поступят какие-нибудь сообщения, посмотрите, как наши красные отреагируют на них. Малейший успех коммунистов они преподнесут как эпохальное событие, не забыв упомянуть, что у американцев в этой области одни провалы. Причем о любых неудачах русских в другой сфере и успехах в ней американцев сообщено никогда не будет. Естественно, что у многих наших сограждан начнет складываться впечатление, что русская мышь размером со слона, а американский слон размером с мышь. Вот какого эффекта они добиваются, и вы, доктор, между прочим, своим сегодняшним выступлением во многом этому способствовали.
— Вы — воинствующий реакционер, Шелл. Все, что я сегодня говорил на конференции, было проявлением моих искренних убеждений и исходило из глубины души...
— Я бы предпочел, чтобы вы свою душу...
— И даже такой сумасшедший, как вы, не может отрицать, что русские, пусть даже и коммунисты, тоже люди. Или вы и с этим не согласны? Они же нам братья! А братьям мы должны помогать!
— Возможно, — улыбнулся я. — Но в том, что наш русский брат нуждается в помощи, я нисколько не сомневаюсь.
Лицо доктора стало багроветь. Он взял со стола стакан с виски и залпом допил его. Я обвел взглядом ресторан, увидел официанта и жестом показал, чтобы тот принес нам еще по порции. Молодая мексиканка, продавщица сигарет, в этот момент, слегка склонившись над столиком в конце зала, предлагала свой товар. Боже, она и оттуда отлично смотрится, подумал я и мысленно послал к черту всех коммунистов. Оторвав взгляд от красотки, я посмотрел на доктора и заметил, что тот задумчиво смотрит в глубь зала. Поначалу мне показалось, что он обижен. Но это оказалось совсем не так — доктор Баффингтон наблюдал за Бафф и Моник, которые с довольными лицами направлялись к нам.
— Все еще грызетесь? — поинтересовалась Бафф, когда девушки присели за столик.
— Да, не прекращали, — ответил я. — Но уже собирались закончить.
— Глупец, — незлобно произнес доктор Баффингтон, но было видно, что он еще не успокоился.
— Черт возьми, доктор, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Сформировать общественное мнение по международным вопросам или внутренней политике большого труда не составляет. Надо только установить контроль над средствами массовой информации, чтобы те говорили и печатали только то, что вам нужно, и вскоре большая часть населения страны поверит любым вашим небылицам. Вы заставите людей поверить в то, что Чан Кайши, Батиста и Трухильо — диктаторы-коррупционеры, а Мао Цзэдун — всего лишь сельский реформатор, Кастро — кубинский Робин Гуд, а стоящие у власти в некоторых странах красные — демократы-реформаторы. Ведь именно этого и добиваются красные. Они хотят, чтобы мы отвернулись от своих настоящих друзей и раскрыли объятия врагу. Разве не так? С помощью слова можно развязать новую войну или убедить людей бороться за мир, напугать атомной бомбой или военной мощью Советского Союза. Тогда многие из нас будут готовы снять с себя последнее и остаться в чем мать родила.
Моник прыснула от смеха. Я вопросительно посмотрел на нее.
— Мне представились улицы, по которым бродят толпы голых людей, — пояснила она.
— Согласен, что это было бы забавное зрелище. Но только не для ханжей и блюстителей нравственности.
— Вроде меня, — подчеркнула Моник.
— Да, дорогая, вроде вас, — согласился я.
«Сигареты? Сигары?» — послышалось совсем рядом с нашим столиком. Я машинально повернул голову туда, откуда донесся мягкий женский голос, и увидел приближающуюся к нам продавщицу сигарет. Я уставился на нее такими глазами, словно передо мной вдруг из морской пены появилась сама Афродита.
— Желаете сигареты? — поймав мой взгляд, спросила мексиканка.
— Да, конечно, — ответил я.
Наконец я остановил свой выбор на «Белмонтсе», и продавщица, потянув за узкую красную полоску на целлофановой обертке, открыла пачку, кончиками пальцев вытянула наполовину одну сигарету и протянула пачку мне. Вот это сервис, подумал я, снимая с пачки оставшуюся часть целлофана. При этом я сломал торчащую из пачки сигарету, ту, которую вытащила мне продавщица. Девушка, отсчитав сдачу с моего двадцатипесового банкнота, удалилась.
— Могу поклясться, что торговля сигаретами у нее идет успешно, — сухо заметила Бафф.
— Шелл, вам пришлось дать ей на чай десять песо? — удивилась Моник.