– Она спрашивала о тебе, – сообщил Командор. – Мы сказали, что ты очень занят и что пока тебе не до нее.
Зорий бы от души выругался, но в присутствии постороннего сдержался. Он круто развернулся и зашагал в сторону медотсека. Командор проводил его хитрым взглядом. Провокация удалась. Он с удовольствием потер руки и двинулся в противоположную сторону.
В дверях Дар столкнулся с Лорисом.
– Пять минут, – попросил Лорис, освобождая проход, чтобы не стоять у Зория на пути. – И я прошу, не волнуй ее.
Зорий кивнул и распахнул двери.
Сова сидела на кровати, одетая в бесформенную белую пижаму, и читала контракт, делая в нем какие-то пометки. Неожиданный звук распахнувшейся двери заставил ее спешно сунуть бумаги под одеяло.
Она вскинула на вошедшего глаза и застыла с карандашом в руке. Он привык, что она всегда замирала при его приближении. От страха, от недоверия, от неловкости... Но сейчас... Сейчас в ее глазах было какое-то новое, незнакомое Дару выражение. Это был не «оптический прицел подозрения», не жгучее презрение или детская обида. Ему хотелось, чтобы она хоть немного обрадовалась при его появлении, но она молчала, прижимая руку к горлу, будто что-то мешало ей заговорить. Зачем она хотела его видеть? Зачем спрашивала о нем?
Тишина безжалостно пожирала отпущенное ему время, и тогда он закрыл глаза и рывком преодолел разделявшие их пару метров – так быстро, чтобы самому не успеть подумать, имеет ли он право ее обнять. – Это – достаточное доказательство? – шепотом спросил он.
И она кивнула.
Часть 2
ПАТЕНТ НА ИЗОБРЕТЕНИЕ ВСЕЛЕННОЙ
(несколько месяцев спустя)
Глава 11
Свобода по контракту
Величайшая истина в том, что накопившиеся и лежащие в беспорядке факты начинают приобретать стройность, если бросить на них гипотезу.
Неподвижность может дарить наслаждение.
Сова без сил рухнула на пол и некоторое время просто лежала, раскинув руки и разглядывая рисунок из черточек и дырочек на потолке спортзала. Мышцы горели, кровь стучала в висках.
После шести месяцев, потраченных на предписанные ей в Ордене тренировки, она лишь утвердилась в своем убеждении: единственным результатом этих занятий могло стать уничтожение у нее способности к любой интеллектуальной деятельности. Успех был налицо. Дрессура в Ордене была поставлена на крепкие рельсы, накатанные не одним поколением новобранцев, не задававших, в отличие от Совы, ненужного вопроса «зачем».
Надо. Необходимо.
Теперь она с закрытыми глазами могла собрать и разобрать несколько видов огнестрельного и лазерного оружия, комментируя по ходу дела весь процесс сборки. Плохо поддающиеся запоминанию термины снились ей под утро, будто мозг не желал переваривать всю мешанину названий и отторгал ее в каких-то странных абстракциях: вот без всякой связи с предметом выплывало в полусонном мозгу странное слово «казенник». Слово было огромным, надутым и неповоротливым, как доисторический дирижабль. Оно распухало и никак не желало лопаться и исчезать. Несколько дней назад Сове приснилось, что она стреляет по мишени из бластера, но разряд из импульсного вдруг становится непрерывным, мишень плавится и дымится. Во сне Сова пыталась отвести руку от белого круга с черной паутиной, и тогда луч принимался резать мир вокруг на ломаные квадраты с рваными, как у раны, краями. За разрезами неожиданно проступала черная пустота, и Сове мерещилось, что она уже режет не мир, а свой корабль в открытом космосе – изнутри. И в панике не может найти кнопку блокировки разряда, которая почему-то пропала с рукояти бластера. А потом паника исчезла и осталось одно холодное осознание: через несколько мгновений – смерть. Сова проснулась в кровати одна, и ей снова некого было разбудить, чтобы рассказать о своих кошмарах. Некому было обнять ее и успокоить, погладить по голове и наговорить ободряющих глупостей.
Какой смысл обижаться на человека, если в его поступках нет вины? Но обида не проходила. Да, у Дара служба, но именно сейчас он должен был быть рядом. Когда ей трудно. Когда ей страшно. Когда ей ничего не понятно и нужны ответы на множество вопросов. А вместо ответов ей предлагают лишь бессмысленные тренировки.
Как, например, успешно пройти испытание на очередном симуляторе, на который ее запустили только после изрядной физической подготовки? Первый раз занятие показалось Сове забавной игрой – надо было бегать и стрелять. Ее «убили» на второй минуте. Третий день занятий уже не казался ей развлечением. Ночью– стоило только закрыть глаза– и под сомкнутыми веками мгновенно оживала картинка, осточертевшая днем – мелькающие темные коридоры, фигуры противников, вспышки света, к которым никак не желали привыкать глаза. Ей снилось, что она выключает симулятор, чтобы, наконец, заснуть нормально. Через четыре дня она уже ненавидела ни в чем не повинную машину всей душой. Через пять дней она прошла только половину необходимого маршрута. Через восемь дней не выдержал симулятор.
Как только дорогостоящая аппаратура после вспышки ее гнева отказалась работать, из-за стены повыскакивали люди в белых комбинезонах, и с криками «Мы засекли волну!» принялись радостно хлопать друг друга по плечам. Сова стянула с себя осточертевший шлем, содрала датчики, облепившие тело и на спор предложила еще что-нибудь сломать, чтобы они совершенно уже точно засекли свою волну – и прекратили ставить над ней опыты, не сообщив ей предварительно об их цели.
Упражнения на симуляторе ей больше не предлагали.
Впрочем, она напрасно досадовала на изматывающие физические тренировки: от них, по крайней мере, уставало только тело. Когда дело дошло до биоэнергетиков, Сове стало казаться, что у нее обессилел даже мозг. Боевой симулятор был, по крайней мере, понятен: и по поставленной задаче, и по результату. Понять, зачем в воображении нужно выстраивать зеркальные мозаики, было невозможно. Особенно когда через каждые пять минут лаборант печальным голосом сообщал, что у нее ничего не получается, потому что их приборы, видите ли, не фиксируют никакой активности ее головного мозга. Сова предложила лаборанту проверить исправность приборов, и хотя бы на время прекратить нудные комментарии.
Нельзя сказать, что она сопротивлялась любому заданию. Иногда аргументы тех, кто ее учил, казались убедительными, и она смирялась перед их очевидной логикой – и старалась. Старалась, например, свить кокон из зеркальных нитей вокруг себя. Зачем? Чтобы защититься. От чего? Свой кокон Сова видела отлично, но увидеть то, от чего предстояло защищаться, никак не могла. А они не видели ее кокон и утверждали, что она халтурит и притворяется. Спорить было бесполезно.
Иногда терпение ей изменяло. Сова злилась, вспыхивала, и тогда в лаборатории ломался очередной прибор. Через два месяца она могла вывести из строя любую электронную вещь в пределах непосредственного визуального контакта. Пожалуй, это был единственный эксперимент, результаты которого были очевидны всем.
Когда она в очередной раз потребовала разъяснений, начальник лаборатории, уставший от ее бесконечных вопросов, швырнул ей прямо в лицо какой-то приборчик и крикнул: «Лови!» Сова поймала, недоумевая.
– Как ты это сделала? – требовательно спросил он.
– Что именно?
– Как ты поймала психтрограф?
– Рукой! – огрызнулась Сова.
– Ничего подобного! Твои глаза увидели летящий неопределенный предмет, а уши услышали мой приказ. Твой мозг получил данные от органов чувств, обработал их, учел скорость приближающегося предмета, дал команды через нервную систему по спинному мозгу к твоей руке, которая выполнила эту команду, двинувшись навстречу летящему предмету в вероятную точку столкновения. А пальцы, опять-таки выполнив команду головного мозга, схватили этот предмет. Могу объяснить еще скучнее, со всяческими терминами. Еще больше времени займет, замечу! Тебе стало легче, оттого что ты поняла – как? А зачем? Если ты будешь теоретически продумывать в голове этот процесс, ты не поймаешь ни черта! То же самое и с тренировками! Ответ на вопрос «как» тебе только помешает! Когда ты научишься обращаться со своим мозгом так же, как ты обращаешься сейчас со своей рукой, объяснение «как» тебе уже не понадобится!