— А звучит иначе, — возражает она. — Так его брак с твоей матерью был… несчастливым.
Я усмехаюсь и делаю глоток вина.
— Не был. За все эти годы у отца было больше любовниц, чем галстуков в гардеробе.
— Ты не злишься на него за это?
Интересный вопрос.
— Не знаю. Так вышло. Я не одобряю его действий. Я думаю… — вздыхаю, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить, как все обстояло в моей семье, — Впервые я узнал о том, что он ходит по женщинам, в восемь лет. Я очень хорошо написал тест по математике, который он запретил мне заваливать. После школы, вместо того, чтобы просто пойти домой, я убедил маму друга, с которым мы тогда много времени проводили вместе, в том, что мне нужно поехать к отцу в офис, сказав, что это чрезвычайно важно. Когда я зашел в его кабинет, я увидел секретаршу на коленях перед его массивным креслом, покачивавшейся на его коленях. Они быстро отскочили друг от друга, — я закрываю глаза, вспоминая, как сильно тот день ударил по мальчику, которым я тогда был. — От ее помады на его члене осталось кольцо.
Кили задерживает дыхание.
— И что ты сделал?
— Мама моего друга довезла меня до дома, но я убежал в парк поблизости и спрятался. Вернулся домой только около полуночи.
Она кладет руку на сердце, и я практически чувствую ее волнение.
— Твои родители наверняка очень беспокоились.
— Я был слишком взбешен, чтобы переживать об этом. Нашел меня наш сосед, — я прятался между двумя кустами, с сухими глазами, голодный, чертовски растерянный. В том возрасте я не понимал, что мой отец делал с той женщиной, но уже знал — это неправильно. — Когда я вернулся домой, мама накричала на меня, что я понапрасну заставил ее волноваться и ушла спать. Когда мы остались одни, отец усадил меня и сказал мне, чтобы я не строил из себя маленького праведника, а потом ушел проводить конференц-звонок с кем-то в Китае. Больше мы об этом не говорили.
— Ты не рассказал маме о том, что видел?
Я покачал головой.
— Ты должна меня понять… Я был ребенком, который хотел, чтобы отец, никогда не имеющий на него времени, был им доволен. Я думал, что если сохранить секрет — этот и еще кучу, которые я узнал за эти годы — заставит его больше заботиться обо мне. Кроме того, я уверен, что мама знала обо всем, но понимала, что лишняя болтовня ничего, кроме страданий, не принесет.
— А Грифф знал, каким был ваш отец?
— Конечно, — уверяю я ее. — Он узнал несколько лет спустя, когда в третьем классе застал отца со своей учительницей.
Кили в потрясении отталкивает свою тарелку.
— Я не могу даже представить… Мой отец любил нас всем сердцем. В день, когда он умер лежа на больничной кровати, он сжал руку матери, поцеловал меня в лоб и пообещал, что его любовь к нам бессмертна, даже если он нас покидает. Он был хорошим человеком. Мама носит кулон с его фотографией, хотя и вышла замуж несколько лет назад. Я скучаю по нему.
Слезы мерцают в ее глазах. Это воспоминание, которое она хранит особенно близко к сердцу. Она горда теми эмоциями, которые испытывает.
Я ей не враг, но будь я им, она бы обнажила передо мной широкую щель в своей броне. Понимает ли она это? И значит ли это, что она доверяет мне настолько, что знает, что я не буду использовать ее эмоции против нее?
Мне нравится эта мысль.
— А мой — эгоистичная, пользующаяся женщинами свинья. Мы с Гриффом еще подростками видели это тысячу раз. Когда мы были детьми, ему, казалось, нравилось наблюдать за тем, как мы из кожи вон лезем, чтобы заставить его обратить на нас внимание или доставить ему удовольствие. Нас даже сплотила неприязнь к нему, когда несколько лет мы проходили у него стажировку на каникулах. Мы клялись, что никогда такими, как он, не станем.
Хотя, боюсь, мы все же им стали.
Дерьмо, которое происходило с нами в детстве, было причиной, по которой мы держались друг друга, пока три года назад эта проклятая сделка с ближневосточным принцем не расколола нас на тысячу частей. Если быть предельно честным, то с тех пор я чувствую себя потерянным.
— Я понимаю, — прошептала она. — Ты пытался поговорить с братом после того, как он ушел?
— Конечно. Я думал, что кто-то украл деньги из нашего банка и вломился в наш офис. Я звонил ему тем утром, чтобы спросить, почему он не на работе. Он ответил: "Пошел нахуй, гребаный предатель" и повесил трубку. Поэтому я поехал к нему. Он живет в охраняемом комплексе. Сказал охране, чтобы передали, что мне там больше не рады.
Это воспоминание я предпочел бы забыть. Я ехал к нему домой, пытался урезонить охрану, проливной дождь намочил мою накрахмаленную рубашку, в которой через полчаса я должен был созваниваться по FaceTime с этим королевским ублюдком, чтобы показать ему каждый миллиметр собственности, которую он собирался купить в тот же день. Охрана меня не пустила, и я уехал домой мокрый, растерянный и чертовски грустный.