— Когда я покинула больничное крыло и направилась в нашу гостиную, то увидела Малфоя, который бежал к мадам Помфри, весь истекая кровью. Между прочим, он сказал, что это с ним сделал ты.
— И что? – спросил Гарри. – Только не говори, что жалеешь его. Когда я два года назад чуть не убил Малфоя Сектумсемпрой в туалете, ты не сказала мне и слова упрека. А теперь…
— Но… - Джинни запнулась, – в тот раз это вышло случайно. Ты не знал действие заклятия.
Гарри закатил глаза. Нет, еще одной нотации на тему: это–было–очень–глупо–с–твоей–стороны–и–тебе–не–следовало–драться-с-Малфоем, он просто не вынесет.
— В этот раз, Гарри – все никак не унималась Джинни, – ты чуть не подорвал свою репутацию. И все из–за… Грейнджер.
Гарри вздрогнул. Раньше она никогда не называла Гермиону по фамилии. И он вдруг догадался, что Малфой был бы не Малфоем, если бы не сообщил его девушке подробности их мелкой стычки, а точнее, попросту не наврал в своей излюбленной манере.
— Это правда? – спросила Джинни, сверля его свирепым взглядом.
— Что? – Гарри начал выходить из себя. – То, что Малфой в очередной раз оскорбил ее и получил по заслугам, – да.
— Почему–то все ваши стычки происходят из–за Гермионы! – взвизгнула Джинни и раскраснелась почти также, как Рон.
— Не только, – вставил Гарри.
— Да что ты! Ведь ты готов набить морду любому, стоит ему хотя бы косо взглянуть на нее.
— Да, потому что Гермиона – мой друг.
— Судя по тому, с какой горячностью ты ее защищаешь, я начинаю в этом сильно сомневаться.
— Но это так, – заорал Гарри, теряя контроль. Это было уже слишком. Сегодня Джинни превзошла саму себя.
Сидевшие неподалеку гриффиндорцы с любопытством покосились в их сторону.
— Малфой сказал, что вы обнимались. – Голос Джинни странно повысился, а Гарри при этих словах выронил журнал, но даже не заметил этого.
— Не было такого. Что за фигня, Джинни? И вообще, почему Малфою с его больной фантазией ты веришь больше, чем мне?
Джинни молчала, по–прежнему сжимая губы.
— Я устал, – произнес Гарри. – Твои бесконечные сцены ревности… меня достали.
— Я не ревновала бы тебя, если бы ты не давал мне повода.
Гарри резко встал. Все это ему уже порядком надоело.
— Куда ты собрался? – поинтересовалась Джинни.
— Пойду прогуляюсь.
— Стой!
Она схватила его за локоть, но он грубо вырвал руку.
— Отстань, Джинни.
— Ну и проваливай, я не держу тебя…
Гарри не стал дожидаться повторения и быстро покинул гостиную, громко хлопнув дверью. Похоже, что сегодня все поставили перед собой цель непременно достать его.
Гарри направился в раздевалку сборной Гриффиндора по квиддичу, чтобы взять свою метлу и немного потренироваться на поле. Конечно, он знал, что наверняка нарушает этим школьные правила, и если бы Гермиона застала его за этим занятием, ей бы, как старосте, пришлось снять с их факультета приличное количество баллов. Но оставаться в гостиной в обществе Джинни, которая ужасно его достала, и на которую он был зол как никогда он тоже не мог.
Гарри был так увлечен собственными мыслями, что, выходя из раздевалки, даже не обратил внимание на темную фигуру, вынырнувшую оттуда.
Как только он сел на метлу и поднялся в воздух, то сразу же почувствовал себя лучше. Все проблемы как будто бы утратили свою значимость. В лицо дул неудержимый поток ветра, словно очищая его и давая столь желанное спокойствие. Это было тем, в чем он так нуждался сейчас.
Из–за внезапно нахлынувших эмоций Гарри не замечал, что сегодня что–то происходит не так, как обычно. А когда он уже начал спускаться вниз, с его метлой стали твориться странные вещи. Она сильно вибрировала и не слушалась его. Гарри вдруг с ужасом осознал, что если так пойдет и дальше, он попросту разобьётся о землю и переломает себе все кости.
— Я предупреждал тебя, что твои выходки не сойдут тебе с рук, Поттер, – послышался голос Драко откуда–то снизу. – Проникнуть в вашу раздевалку и заговорить твою метлу не составило особого труда. Я, конечно, надеялся, что ты сдохнешь во время матча по квиддичу, но судьба преподнесла неожиданный подарок.
Гарри закрыл глаза. У него не было ни сил, ни желания отвечать что–либо Малфою. Потому что даже сейчас он не жалел о том, что врезал этому слизеринскому ублюдку. Он уже ни о чем не жалел, потому что знал, что поступил правильно.
Последнее, что промелькнуло в его угасавшем сознании перед тем, как он почувствовал адскую боль во всем теле, был образ смеющейся Гермионы, в шутку взъерошившей его волосы.