— Спасибо, Рон.
— Я сейчас говорю серьезно.
— А почему же ты тогда не сказал мне раньше? Почему предложил уехать?
Рон тяжело вздохнул.
— Да потому что все еще надеялся, что ты изменишь свое решение.
— Нет. Прости, Рон, но нет, — забормотала Гермиона. — Я правда люблю тебя, но понимаешь, ты… ты как брат мне. И всегда так было. Нам не стоило начинать отношения, потому что между нами были только дружеские чувства. Мы просто приняли дружбу за нечто большее и мы… ошиблись. К тому же, — она с трудом перевела дыхание, — ты сам охладел ко мне, и не пытайся отрицать, я видела ваши жаркие объятия с Лавандой. Что–то подсказывает мне, она согласилась бы уехать с тобой без раздумий. — Гермиона с болью посмотрела на него и порывисто обняла. — Я желаю тебе большого счастья. Потому что ты, как никто другой, заслуживаешь его. А я… я не смогу уехать. Мое место рядом с Гарри. Мое место здесь. — Гермиона отпрянула от него и быстрым шагом устремилась в сторону больницы.
Ну вот, это и случилось. Она сделала выбор. Она выбрала Гарри. И сейчас Рон лишь беспомощно смотрел в спину удаляющейся девушке, понимая, что не в силах ничего изменить. Гермиона шла, не оборачиваясь, не сомневаясь в правильности своего решения. Рон тоже хотел бы не сомневаться.
Принять это было сложно. А еще сложнее научиться с этим жить. Но он сможет. Ради всех тех лет настоящей дружбы, что были у них. Ради всего того, что они втроем пережили, держась за руки, плечом к плечу, всегда вместе.
Ради нее. И ради ее блага.
Эпилог
Гермиона смотрит немигающим взглядом в окно, наблюдая за тем, как вновь возобновившейся дождь заставляет всех случайных прохожих ускорять шаги. Она облокачивается о стену, отстранено отмечая, что время, которое ее попросили побыть здесь до встречи с целителем, несколько затянулось. Не то чтобы ей есть, куда спешить. К кому. Просто капли надоедливого дождя барабанят по крыше чересчур громко, и она очень хочет не слышать их. Совсем. Хотя бы потому, что они чертовски отвлекают, напоминая о том, что жизнь не остановилась, мир не рухнул, а она, защищенная своим новым знанием, просто не имеет никакого права сдаваться. Не теперь.
Заметив покинувшего кабинет посетителя, Гермиона отходит от окна и, постучавшись, толкает на себя створку двери, ведущую к главному врачу больницы Св. Мунго. Уже немолодой мужчина тут же поднимается, жестом приглашая присесть. После чего продолжает что–то записывать, в перерывах между этим бросая беглый взгляд на молодое, но уставшее лицо девушки. Сочувствие. Вот что можно прочесть во взгляде каждого, с кем она пересекается в последнее время. Но это совсем не успокаивает, нет. Это лишь раздражает.
— Как он? Есть ли какие–нибудь изменения? — Гермиона задает такие до боли привычные вопросы, стараясь смотреть куда угодно, кроме сидящего напротив нее человека. Не взирая на остатки здравого смысла, она не хочет знать правду.
— Мистер Поттер жив, мисс Грейнджер, и это главное, — успокаивающе произносит он. — Вы знаете его ситуацию. Мы делаем все возможное, но даже этого недостаточно, чтобы…
…недостаточно…
Гермиона не слушает дальше. Просто вскидывает голову, закусывая нижнюю губу, прилагая все усилия, чтобы только не дать предательским слезам вырваться наружу. И все–таки находит в себе силы спросить:
— Но… должны же быть какие–то предположения насчет того, сколько это может продлиться?
Он медлит с ответом. Молчит, словно бы раздумывая о чем–то, пытаясь подобрать правильные слова. И, наконец, произносит:
— Увы, мисс Грейнджер, я не могу сказать. Медицина, равно как и магия, бессильна в подобных вопросах. Мистер Поттер может очнуться завтра, может через несколько лет, а может и… — Он запинается и снова молчит, опуская взгляд. — Вы умная девушка, мисс Грейнджер, и сами все понимаете. Мне не хотелось бы вас обнадеживать. Потому что даже в магическом мире магия способна решить далеко не многое. А чудо, на которое все так любят возлагать надежды, может не произойти.