А еще он сменил галстук и поднял воротник, и теперь, в одиночестве, не наблюдаемый никем, он вышагивал по комнате из угла в угол. Он создавал свое новое стихотворение d'occasion[87], причем, надо думать, это выражение можно было бы применить в данном случае во всех его смыслах. Главные черты этого стихотворения он определил совсем недавно, когда на велосипеде возвращался домой из Желтого Дома. Он продекламирует это стихотворение, когда его об этом попросят, и он не начнет ахать и охать, жеманиться как пианист-любитель, но и не будет плевать, так сказать, в глаз просящему, как это мог бы сделать пианист-профессионал. Нет, ничего такого он не сделает, он встанет и — нет, не продекламирует, а просто прочтет, словно бы сделает серьезное заявление, с той среднезападной серьезностью, которая... ну, которая... ну, как широко раскрытые глаза, полные любви и слез:
ГОЛГОФА НОЧЬЮ
вода
пространство водное
в лоне водном
голубой, как цветочек, трепещет.
вспыхивает фейерверк ночи вянет для меня цветок ночи
на грудях волн воды кипучей
свершилось действо цветкового присутствия
действо нежное и спокойное
в водной пустыне
исторжение из лона и
вхождение назад в лоно
коловращение
благовонное лепестковое ненарушаемое притяжение
рыбный ловец утишен
ушел под воду ради меня
агнец нестяжательства... моего
и будет голубой цветок настойчиво
стучаться в стенки лона
пустынных
вод
Полный решимости донести эту свою сильную стихотворную композицию до слушателей таким образом, чтобы она произвела должное впечатление, и желая избежать каких-либо слабых мест, Поэт тщательнейшим образом готовился к декламации, добиваясь наиболее полного приближения к принятой им аква-водяной манере. Ему нужно все продумать заранее, подготовиться так, чтобы не пришлось прибегать к экспромту, дабы создать впечатление, что труды изымания из себя чувств и мыслей и превращение их в звучащие слова рвут его душу на части. Избрав схему поведения, позаимствованную у акробата-эквилибриста — он безраздельно овладевает нашим вниманием и ловит нас на том, что делает вид, будто ему не удается трюк один раз, второй, третий, а затем, словно намылившись страстным желанием добиться успеха, которое и позволяет ему, так сказать, "проскочить", он наконец исполняет блестяще свой трюк,— Поэт решил, что если он хочет покорить внимающий ему литературный салон, главные усилия следует сосредоточить не столько на содержании своего выступления, сколько на духовном нутровании, духовном потрошении, извлечении внутренностей самого исполнителя. Вот поэтому он и выхаживал по комнате из угла в угол, осваивая наилучший способ декламации "Голгофы в Ночи", отыскивая и отрабатывая все нужные эффекты своего выступления.
Фрика расчесывала свои волосы, сильно оттягивая их назад. Она так усердно тянула лиловатые локоны, что через некоторое время кожа на лбу натянулась настолько, что закрыть глаза было бы весьма непросто. В итоге она стала похожа на газель с гладко зачесанными назад волосами и едва не удушенную такой прической. Этот вид более подходил бы к вечернему наряду, а не к ее обычному рабочему облачению, в котором столько времени нужно проводить на ногах. Когда-то Белаквова Руби, во времена своих вылазок, тоже отдавала предпочтение таким туго зачесанным сабинянским прическам, и так продолжалось вплоть до того момента, когда госпожа Круто-Таф своим заявлением о том, что птичье личико Руби из-за туго зализанной назад прически выглядело, как обсосанная таблетка от кашля, побудила Руби немного взлохматить волосы и даже завить их. Увы и ах, Фрика, в отличии от Руби, оставалась приверженкой зализанного нимба, и выглядела она большой — слишком большой — куклой, которая с трудом открывает и закрывает глаза. И кстати сказать, выбор образа обсосанной таблетки — или не очень обсосанной — для сравнения с лицом женщины не лишен некоторой изысканности. Чтоб поглядеть на чудище, не надо идти в кинотеатр и платить денежки за билет на фильм ужасов — у нас под рукой всегда имеется Фрика, за созерцание которой ничего не надо платить.