Ковыляя по улочкам, ведущим окольными путями — во избежание случайной встречи с кем-нибудь из знакомых,— к той скромной и дешевой закусочной, в которой он обычно вкушал свой обед и в которой его приход не являлся неприятной неожиданностью — в том смысле, что его гротескный, нелепый вид не вызывал ни язвительных замечаний, ни смеха,— Белаква мало-помалу овладевал своим гневом. Желчь улеглась. Теперь, когда обед можно было считать уже почти fait accompli[5] (вряд ли кто-нибудь из болванов, таких же, как и он сам, страдающих словесным недержанием и испытывающих непреодолимое желание сообщить всем и вся свою очередную великую мысль, мучающихся от зуда навязывания себя другим для ведения никому не нужных бесед, забредал в этот захудалый район города), можно было вернуться в мыслях к более пристальному рассмотрению двух других пунктов повестки дня: к омару и уроку итальянского языка.
Итак, на урок он должен явиться без четверти три, ну самое позднее — без пяти три. Закусочная закрывается на перерыв в половине третьего, зато открывается после перерыва рыбная лавка, та, что по соседству. Предположим, что его тетка — эта старая, вшивая сука — утром оставила в той рыбной лавке свои строгие и подробные распоряжения касательно до того, что именно ей нужно, сообщила, когда придут забирать заказанное, потребовала, чтобы ее племянничка, который должен объявиться в лавке сразу по открытии ее после перерыва, не заставляли ждать ни минутки. И если она все это сделала, то у него будет достаточно времени на все, даже если он досидит в закусочной до самого момента ее закрытия. Benissimo[6]. А сколько, собственно, у него имеется денежек? Так, этого хватит на две пинты бочкового пива — то есть больше чем на литр! — и еще на бутылку крепкого черного пива. Бутылочное пиво, между прочим, в той закусочной отличного качества. И после всех расходов у него останется какая-то мелочь, которой должно хватить на газетку и на трамвай. А трамваем придется воспользоваться в том случае, если подведут ноги и не захотят идти дальше, ссылаясь на усталость, или если времени у него останется в обрез. Хотя вроде бы он должен поспеть со всем и как раз уложиться по времени — если, конечно, в рыбной лавке все будет готово к его приходу и ему тут же выдадут, что следует. Но на этих лавочников, черт бы их всех побрал, разве можно полагаться? Кстати, а вот упражнения к уроку он так и не сделал. Ладно, ничего, сойдет. Его преподавательница, профессоресса, signorina Адриана Оттоленги, ну просто очаровательная женщина. И к тому же еще и замечательная. Даже трудно представить, чтоб на свете существовала более умная и более знающая женщина, чем его маленькая Оттоленги. Она совсем не такая, как другие женщины! Белаква мысленно водрузил ее на пьедестал почитания. Она возвышается над всеми другими женщинами. На много голов... В прошлый раз она сказала, что они будут читать "Il Cinque Maggio"[7]. Но, будем надеяться, что если он попросит ее перенести чтение "Cinque Maggio" на какой-нибудь другой раз, да еще сделает это по-итальянски, она согласится. По пути он составит блестящую фразу по-итальянски, и она просто не сможет ему отказать. А Мандзони[8] просто баба, старая карга. И Наполеон тоже, между прочим, в некотором смысле старая баба. Napoleone di mezza calzetta, fa I'amore a Giacominetta[9]. А почему он, собственно, считает Мандзони старухой? И почему он так несправедлив к Наполеону? И Пеллико баба.[10] Все они глупые бабы, эти воители за права... Надо будет попросить signorin'y профессорессу растолковать ему, откуда у него взялось такое представление, что в девятнадцатом веке Италия была страной старых дев, иссохших куриц, стремившись кудахтать, да так сладостно, что и Пиндар[11] перед ними бы спасовал. И Кардуччи[12] тоже баба. Да, кстати, надо будет спросить и про пятна на Луне. Даже если госпожа профессоресса не сможет все растолковать сразу, на месте, то, без сомнения, при следующей их встрече она будет готова все ему подробно разъяснить. Так, теперь вроде бы все обдумано, в голове все приведено в порядок. Вот только омар остается фактором, не поддающимся упорядочиванию. Нужно просто надеяться на лучшее, вот и все. Но при этом быть готовым и к худшему. От этой мысли Белакве стало весело. К тому же оказалось, что он уже добрался до закусочной, и своим обычным шмыгом Белаква юркнул вовнутрь.
Белаква в прекрасном расположении духа приближался к дому, в котором проходили его занятия. С обедом все устроилось наилучшим образом. Полный успех! Этот обед останется в его памяти как высочайший образец, на который можно равняться и в будущем. Хотя вряд ли когда-либо удастся превзойти его. Поразительно, но даже тот сыр, который поначалу показался похожим на обмылок, оказался удивительно острым и пикантным. Из чего приходится заключить, что он, Белаква, в течение стольких лет пребывал в заблуждении, полагая, что острота сыра зависит от степени его зелености. Значит верно ведь говорят: век живи, век учись... Да, какой роскошный получился обед! Можно сказать, и зубы его, и нёбо, и язык все вместе побывали в раю! Как замечательно летели в разные стороны осколки разгрызаемых гренков! Словно брызги поедаемого стекла! Как гренки не сопротивлялись, он их одолел! Во рту все горело и болело. Особую остроту поглощаемой пище добавило сообщение, сделанное тихим, трагичным голосом, исходившим от Оливера, прислужника в закусочной, который, стоя за прилавком, своими удачно и так вовремя сказанными фразами, существенно улучшил вкусовые качества Белаквова обеда. Слова Оливера неспешно летели над прилавком и сообщали Белакве, что прошение Мак-Кейба — да, да, того самого убийцы — о помиловании, поддержанное и подписанное половиной населения страны, было отклонено и что соответственно осужденный будет повешен на рассвете в Маунтджое[13], и ничего его уже не спасет. Палач Эллис уже в пути. Белаква, вгрызаясь в свой гренковый сэндвич и круговыми движениями побалтывая в бокале замечательное черное пивко, размышлял: что, интересно, чувствует сейчас Мак-Кейб, сидя в тюремной камере и ожидая смерти...
7
"Пятое Мая" (итал). "Il Cinque Maggio" — ода Алессандро Мандзони, написанная на смерть Наполеона и воплотившая романтическое понимание поэтом истории и места личности в ней; фигура Наполеона дана как титаническая на широкой исторической перспективе.
8
Алессандро Мандзони (1785—1873) был крупнейшим писателем итальянской романтической школы, выступал и как поэт, и как публицист, и как прозаик, являлся сторонником политического объединения Италии.
9
Наполеон в коротких штанишках занимается любовью с Джикоминеттой (фр). Napoleone di mezza calzetta, fa l'amore a Giacominetta — скорее всего, это одна из тех рифмованных, ничего не означающих присказок, придумывать которые так любят итальянцы (что-нибудь вроде: "Голый, в штанишках, Наполеон/ Кувыркается с девицей он"), аллюзия на оду, пришедшая в голову Белакве.
10
Сильвио Пеллико (1789—1854), итальянский писатель, карбонарий. Одна из его трагедий — "Франческа да Римини" — построена на эпизоде из Дантовой "Божественной Комедии", и, очевидно, именно поэтому его имя всплывает в сознании Белаквы.
11
Пиндар (ок. 518—438 до Р.Х.) — древнегреческий поэт-лирик, автор исключительно возвышенной поэзии.
12
Джозуэ Кардуччи (1835—1907) — крупнейший итальянский поэт второй половины XIX века, профессор истории литературы, лауреат Нобелевской премии (1906).