– Тебе было одиноко?
– Иногда. Интересно, каково было бы иметь сестру.
– Твои родители когда-нибудь объясняли тебе, почему они не завели еще детей?
Я закусила губу. Я знала, что рано или поздно придется об этом заговорить. Я удивлена, что не пришлось раньше: это довольно важная часть моей жизни.
– Они не могли, – говорю я и делаю глубокий вдох. – Меня удочерили.
Давно я никому об этом не рассказывала. Даже «Мамочки в спа» не знают. Когда я переехала в Спрингшир, то хотела, чтобы моя новая жизнь была идеальной, поэтому усердно притворялась, что так и есть. А это значит, об удочерении говорить нельзя. Одной лишь Беатрис я разрешала видеть ежедневный хаос, какой бывает у мам, потому что она проходила через то же самое. Про удочерение знают лишь несколько людей из моего прошлого.
Доктор Джози подается вперед, ее глаза распахиваются шире. Она выглядит так, словно я сказала ей, что она выиграла в лотерею. Лучше бы так оно и было. Не люблю говорить о том, что меня удочерили.
– И когда ты об этом узнала?
– В восемнадцать лет. Случайно.
– И что ты чувствовала?
Чувствовала себя слоном, в которого выстрелили транквилизатором. Все казалось размытым. Я заговорила об этом с родителями, и они сказали, что собирались рассказать, когда я, по их мнению, смогла бы справиться с этим эмоционально. Еще года четыре – как раз пока я была в колледже, – я в любой момент могла разрыдаться. Я жалела, что они не рассказали мне раньше; у меня было столько вопросов, на которые они бы разом ответили. Вот почему я не была на них похожа и не переняла какие-то черты характера или поведение.
– Мне казалось, что вся моя жизнь – это ложь.
– У тебя хорошие отношения с родителями?
– Сейчас – да. Какое-то время наши отношения были очень нестабильны… – Как мятную конфету с колой мешать. Они никогда не знали наверняка, от каких слов я взорвусь. – Спустя годы я залечила свои раны. Родители обеспечили мне хорошую жизнь и просто хотели защитить меня. Поэтому они не сказали мне сразу.
– Это они сказали, что хотели защитить тебя, или ты сама пришла к такому выводу?
– Они сказали, что не хотели, чтобы я чувствовала себя иной. Но дело-то в том, что я уже чувствовала себя иной, просто не знала почему. Они хотели уберечь меня от душевной боли.
– Ты знаешь своих биологических родителей?
– Нет. – Я смотрю на часы в надежде, что стрелки перескочат вперед. Я тру глаза. Не хочу больше об этом говорить. Лучше уж обсудить старость и отсутствие друзей.
Должно быть, доктор Джози поняла, что мне некомфортно, и не стала давить.
– Фэллон, ты сказала, что твои подруги исключили тебя из компании и из-за этого тебе больно, ты чувствуешь себя непонятой. Как думаешь, может ли та боль, что глубоко сидит в тебе с тех пор, как ты узнала, что тебя удочерили, быть причиной тому, что ты хочешь сохранить дружбу сейчас, в зрелом возрасте? Есть ли такая вероятность, что ты боишься остаться одна?
Шерлок Холмс блестяще раскрыл дело.
Глава 16
Я стою в кладовке и держу письмо так, словно это бомба, готовая взорваться. Во рту будто бы вата. Не знаю, стоит ли выходить с ними на связь. То, что я узнаю, может разнести все, во что я верила, в пух и прах. Может, это и не проблема – все самое худшее я уже представила. Я вспоминаю, как нашла письмо впервые, какой отпечаток это на мне оставило.
– Объясните мне это, – я демонстрирую письмо с подписью «Центр усыновления и опеки». Я нашла его среди страниц одной из классических книг мамы, которые она держит в винтажном сундуке. Я искала хорошее классическое произведение, а оказалась в книге ужасов.
Мама и папа сидят напротив меня с лицами, ничего не выражающими, будто всю личность из них вытянули пылесосом.
Папа вытирает лоб платком, мама хлопает его по коленке. Стоит оглушительная тишина, по рукам бегут мурашки. Ситуация пугающе напоминает ту, в которой они сообщили мне, что бабушка Роза умерла.
Голова кружится. Между нами висит тяжелая тишина.
– Что это? – спрашиваю я. Мой пульс учащается. Я читаю письмо: – «Девочка родилась второго июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года в больнице Holy Cross в Чикаго, штат Иллинойс. Вес: шесть фунтов и две унции, рост: двадцать дюймов[20]. Биологическая мать: ирландских, французских и немецких корней». – Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.
– Ты же знаешь, как сильно мы тебя любим, правда? – Мамин взгляд встречается с моим.
По позвоночнику пробегает дрожь.
Мама подается вперед:
– Нет способа сказать это помягче… – Она делает глубокий вдох. – Фэллон, мы удочерили тебя, когда ты была малышкой.