Покатаев поднялся.
— Ладно, — решительно сказал он. — Все, что вы сейчас говорили — наплевать и забыть. Это все, ребятушки, эмоции и умственные выкрутасы. Никто ничего не докажет. Допустим, откопают даже по какой-нибудь сопле на травке, что я вышел прогуляться вслед за Владимиром Олеговичем. Ну и что? Это лишь доказательство прогулки, не более. Никто ведь не видел, как я… И с Кузей то же самое. Свидетели… Ну, помилуйте, какие в таких делах могут быть свидетели. Птичка эта? — он кивнул на Настю. — Так она может и не прочирикать… По той или иной причине… Да. Оксана, я полагаю, тоже молчать будет, ей карьеру делать. Я прав, а, детка?
— Я с такими делами связываться не хочу, — равнодушно отозвалась Оксана.
— Ну, вот. А засим… — он умолк на мгновение, прислушался, и Самоварову тоже показалось, что издали доносится какой-то посторонний неясный, звук. — Засим позвольте откланяться, недосуг.
И он снова пошел через комнату.
— Дядя Толя! — отчаянно крикнул Егор, сжимая ружье.
Покатаев не остановился.
— Я тоже видел!
— Что-что? — Покатаев на миг обернулся.
— Я тоже видел, дядя Толя, как вы к папе ночью ходили.
— Что ты врешь! Ты в «прiемной» дрых!
— Я видел. Я всем скажу.
«Вот не ожидал от Егорки, — подумал Самоваров. — Тоже ведь нашел свою амбразуру. Хорошо быть молодым. Неуклюжее, ненужное, вредное даже — но геройство.»
— Нет, это паноптикум какой-то, — пожал плечами Покатаев. — Куда ты лезешь? Кто тебе поверит? Впрочем, мне все равно. Вы уж без меня как-нибудь…
Он быстро выскочил в дверь. Егор щелкнул предохранителем, и Самоваров успел только комом броситься ему в ноги. Выстрел грохнул так, что все разом заложило уши. Заряд дроби кучно ударил в косяк, вырвав кусок древесины и выказав бледное ее нутро. «Прiемная» заполнилась пороховым дымом. С запозданием истошно завизжала Оксана.
Самоваров поднялся и осторожно вынул из ходивших ходуном рук Егора ружье. Егор, бледный, как бумага, только тупо глядел в пустой дверной проем и бормотал:
— Зачем вы? Зачем вы?
— Дурачок, слава Богу, не попал, — сказал Самоваров и устало сел рядом с Егором на ступеньки. — Я тебе не для того ружье дал. Ну, ничего, обошлось.
Вдруг у реки взревел мотор.
— Лодка! — изумилась Валька.
— Она же поломанная, — не меньше изумилась Оксана.
«Ну и шляпа, — мысленно обругал себя Самоваров. — Что бы стоило самому мотор проверить. Нет, положился на авторитет «дяди Толи», олух несчастный».
— Далеко он не уйдет, — нерешительно предположила Валька.
Самоваров с сомнением покачал головой и повернулся к Насте:
— Смотрите, как его ваши слова напугали! Важный вы разговор услышали.
— Вы будете смеяться, но я ничего не слышала, — ответила Настя.
12. То, чего не слышала Настя
— Что, упорхнула птичка? — улыбаясь, спросил Покатаев и закрыл за собой дверь.
Кузнецов, гремевший стекляшками от битых бутылок в совке, выпрямился:
— Ты тоже заметил?
— Что заметил?
— Что на птичку похожа. Заметалась, вон чего понаделала. Ко мне тут как-то воробей влетел, так тоже бился, верещал, лампочки качались во все стороны. И эта такая же. Убирай теперь!
— Да, вонизм еще тот, стоит ли так с ней возиться? Из-за чего, собственно?
— Что, не понравилась?
— Не в моем вкусе. Я вульгарен. Где уж нам уж… Мы больше моделями пробавляемся.
Кажется, Покатаев в самом деле гордился Оксаной.
Кузнецов смел осколки в кучку, взял тряпку, стал, кряхтя, размазывать скипидарно-масляную лужу.
— Кузя, я хоть окно открою, дышать нечем, — не выдержал Покатаев. Он встал на стул, приподнял раму (мастерская была застеклена с крыши). В лицо ударил холодный мокрый воздух, стало явно слышно, как стучат дождевые капли, бархатно шумят лиственницы, посвистывает ветер. Черным черно в оконном квадрате — ни звезды, ни огня. Забрался Кузя к черту на кулички. Афонино эти самые кулички и есть, гиблое место.
Покатаев слез со стула, глянул на мольберт. Натюрморт со свечой почти кончен. Очень хорошо. Необычно. Да еще в уголке дьявольски тонко написанного зеркала появилась фигурка ведьмы на метле — днем ее еще не было. Ведьма — это то, что нужно. Мистика всегда привлекает, не то что кондовый реализм.
— Слушай, Кузя, я от твоих святых просто онемел. Это нечто! Давай, разворачивайся. И эта, со свечкой, тоже ничего. Моя?
Кузнецов бросил тряпку. Наверное от того, что он тер разлитый скипидар, да еще внаклон, его круглое лицо лоснилось и было необычайно красным.