Два дня ушло на переезд. Сергей Костров объяснил свое решение переехать в его квартиру тем, что хотя бы за пару дней до свадьбы Валентине надо привыкнуть к своему новому жилищу, «прижиться»… На самом деле все обстояло иначе. В тот вечер, увидев ее лежащей в ванне в состоянии, близком к неврастении, он, уложив ее в постель и напоив вином, выспросил обо всем, что произошло с ней двое суток назад… И Валентина, которая и раньше была настроена рассказать Кострову о своем решении остаться с Невским, выпив вина, захлебываясь слезами, поведала о том, как прождала Невского три часа в подъезде… Рыдая на груди Сергея, теребя его за ворот и раскачиваясь всем телом, она спрашивала, почему он не пришел.
А потом уснула.
Утром, от стыда отвернувшись к стене, Валентина тихонько плакала, вспоминая свое теперь уже двойное унижение: первое — когда к ней не вернулся Невский, а второе — когда ей пришлось рассказать об этом Кострову.
— Тебе лучше уйти… Я изменила тебе, Сережа… Ты прости меня, пожалуйста, но я теперь не могу здесь оставаться… Я найду квартиру и сразу перееду.
— Ты никуда не поедешь. То, что с тобой случилось, бывает… бывает… с неискушенными женщинами… Но теперь, когда ты здесь, со мной, ты должна пообещать мне, что такое не повторится…
— Это ни к чему… Все кончено. Это ты просто говоришь так, а на самом деле ты не простил меня. Это невозможно простить. А жалости я тем более не потерплю.
— Ты не хочешь принять мое прощение и выйти за меня замуж?
— Да пойми ты! — Валентина наконец повернулась и села на постели. С опухшим от слез лицом она походила на маленькую девочку. Растрепанные волосы рассыпались по обнаженным плечам, черные глаза посветлели, словно выцвели от слез, а верхняя губа трогательно приподнялась, открывая два передних ровных зуба… Она была так хороша, что Костров решил про себя, что никогда, даже если случится что-нибудь подобное, он не расстанется с ней… Тем более что она сама во всем признается… Качество редкое, но для мужчины это мучительно: с одной стороны, его обезоруживает такая искренность, но с другой стороны, заставляет находиться в постоянном напряжении и ожидании новой измены… Это ситуация для французских романов или для любителей острых ощущений. Может, для любовников эта форма общения была бы идеальна, держа их в тонусе и внося элемент новизны… Но в супружеских отношениях, о каких мечтал Костров, такая искренность, служащая прикрытием элементарного распутства, была недопустима.
— Да пойми ты! Я же не смогу теперь смотреть тебе в глаза… А еще… — тут Валентина замолчала, испугавшись, что ситуация станет непоправима, стоит ей только сказать: «Я люблю его». После этого она сразу же потеряет единственного друга… Инстинкт самосохранения не позволил ей произнести эти слова. Она оставила их при себе и даже сложила руки на груди, словно боясь, что они все же вылетят… — Мне бы не хотелось, чтобы ты в минуты раздражения или плохого настроения упрекнул меня в измене…
— Не углубляйся ты в эти моральные дебри, а лучше ответь мне прямо: ты выйдешь за меня замуж? Ты все еще хочешь быть моей женой? Обещаешь мне впредь не поступать так?..
— Нет, я не могу тебе ничего пообещать… — Она подняла на него глаза, полные слез. — Не могу тебе лгать… Все эти годы я думала, что знаю себя, а оказалось, что это не так… Тебе кажется, что я совершила безрассудный поступок, проведя ночь в гостинице с незнакомым мужчиной… Да и я сама бы раньше именно так это оценила… Но поверь, Сережа, когда я все это делала, я отдавала себе отчет… Я хотела этого…
Валентина закрыла глаза, представив себе Невского, обнимающего ее в гостиничном номере на кровати, Невского, раздевающего ее… Она почувствовала, как щеки ее запылали.
— Нам надо расстаться…
— Но он же бросил тебя! Он негодяй, каких много…
— А что, если он умер? — Валентина открыла глаза и ахнула. — Как я сразу не подумала? Хотя тогда я бы увидела врачей, садящихся в лифт… Нет, все было тихо… Понимаешь, я должна убедиться, что он сам не захотел прийти… Это очень важно…
— И тогда ты успокоишься?
— Да… Тебе, верно, смешно это слышать… А теперь уходи… Я не могу, я не знаю, как себя вести… Я не знала, не знала… — И она снова зарылась лицом в подушку. Поза ее была столь беззащитна, что Костров, вдруг в полной мере ощутив свою власть над этой женщиной, забыл на какое-то время о том, что два последних дня она провела в объятиях другого мужчины… Он не мог представить ее лежащей в постели с другим, а потому повел себя, как обычно… Откинув простыню, он обнял ее сзади и, прижавшись к ней, зашептал ей о своей любви, желании, о том, какая она теплая и гибкая, и что ушки-то у нее розовые, волосы, как шелк, и что он уже не может без нее… Сергей не мог видеть ее лица, как не видел никогда и до этого дня… Закрыв глаза, он наслаждался ее телом, чувствуя себя в нем полным хозяином, собственником…