- Конечно, ты сможешь это объяснить,- сказал он.- Не так ли?
Я ничего не ответила.
- Конечно, она может,- сказал отец.- Правда, Бесс? Не следует так огорчать маму, воруя книгу, которую тебе нельзя читать и по очень понятной причине. Ты знаешь, что мы тебя не накажем. Мы с тобой поговорим. Мы постараемся объясниться. Не так ли?
Я кивнула.
- Отлично,- сказал он.- Откуда взялась эта книга?
Я что-то промямлила.
- Моя дочь сердится? - спросил отец.- Она становится строптивой?
- Да она тебе все сказала! - взорвалась я. Отец побагровел.
- И ты смеешь так говорить о своей матери?! - закричал он, вскочив.- И ты смеешь говорить о своей матери таким образом?!
- Нет, Бен,- попыталась вмешаться мама.
- Твоя мать - самоотверженная душа,- сказал отец,- и не забывай об этом; твоя мать заботится о тебе со дня твоего рождения, и, если ты не ценишь этого, ты чертовски...
- Бен! - умоляла шокированная мама.
- Извините,- сказала я.- Мне жаль, мама.
Отец сел. У него усы, а волосы расчесаны посередине и набриолинены; сейчас одна прядь отклеилась, а посеревшее лицо дрожало. Он уставился на свою чашку. Мама подошла и налила ему кофе. Затем налила мне молока, села рядом и спросила:
- Дорогая, зачем ты читала эту книгу?..
- Да-да,- сказал отец с другого конца стола.
С минуту стояла тишина. Затем "Доброе утро!"
И опять: "Доброе утро!"
- Доброе утро! - весело сказала наша гостья, двумя шагами перемахнув столовую и аккуратно укладывая себя в кресло у стола. Она дотянулась до "Зеленой шляпы", подвинула ее к своей тарелке и принялась читать с подчеркнутым вниманием. Затем она взглянула на нас.
- У вас такая современная библиотека,- сказала она, а затем добавила:
- Я позволила себе вольность порекомендовать эту восхитительную книгу вашей дочери. Вы сказали мне, что прочли ее с удовольствием. Вы ведь даже посылали заказ на нее в Нью-Йорк, да?
- Я не... нет... не совсем,- сказала мoя мама, отодвигаясь от стола. Она дрожала с ног до головы, а на лице ее застыло странное выражение. Наша гостья посмотрела на маму, затем на отца с величайшим интересом. Она спросила:
- Надеюсь, вы не возражаете, что я пользуюсь вашей библиотекой?
- Нет-нет,- пробормотал отец.
- Ем я почти за двоих,- скромно продолжала наша гостья,- но из-за моих размеров. Не возражаете?
- Нет, разумеется, нет,- ответил отец, постепенно приходя в себя.
- Отлично. Все это войдет в счет,- сказала гостья, глядя на моих потрясенных родителей; оба они принялись поспешно за еду, избегая ее взгляда. Она добавила:
- Я позволила себе еще одну вольность. Убрала из книги рисунки, которые... э-ээ... не имеют отношения к тексту. Не возражаете?
Родители поспешно ушли - мама на кухню, отец вспомнил, что опаздывает на работу. Она помахала им вслед. Я вскочила, как только они вышли.
- Там нет никаких рисунков! - шепотом сказала я.
- Тогда мы их сделаем.
Она достала из сумочки карандаш и разрисовала концовки глав; все было зло и очень смешно. Затем она нарисовала белую мышь, красящую губы, выходящую замуж за другую белую мышь, и их венчание в церкви, леди-мышь с громадным животом, где двое мышат играют в шахматы, а затем целое семейство на пикнике под лозунгом "Я вырастила моих детей, и они никогда не знали табака". Я остолбенела. Она засмеялась и нарисовала мышь, которая с зонтиком преследовала мою маму. Я схватила рисунок и некоторое время рассматривала, затем порвала его в клочья.
- У вас нет ни малейшего права.- Я замолчала. Она смотрела на меня, и это был не гнев и даже не предупреждение, но я села. И заплакала.
- Ах! Вот вам результаты практической психологии,- сказала она сухо, подбирая обрывки рисунков. Достав из сумочки спички, она ссыпала кусочки в блюдце и подожгла их.
- Вы не смеете так обращаться с моими родителями! сказала я, всхлипывая.
- А ты не смела рвать мои рисунки,- спокойно возразила она.
- Почему? Почему?! - кричала я.
- Потому что они стоят денег, сказала она.- Кое-где. Не буду больше рисовать.- Она пошла с блюдцем на кухню, и вскоре я услышала, как она говорит с мамой голосом, от которого даже камень прослезился бы; но о чем, я так и не узнала.
Я много раз проходила тем летом мимо комнаты, снятой нашей гостьей, комнаты, окна которой выходили в сад. Электричество по вечерам горело небывало ярко. Мама сшила белые шторы и купила на распродаже бюро с мраморной доской, шкаф, тумбочку и старый патефон. На кровати лежала открытая книга. Я часто стояла в тени напротив двери, глядя на голый деревянный пол, скользкий, как море, навощенный и сияющий под лампой. На дверце шкафа висело черное платье, внизу стояли туфли вроде маминых: т-образная уздечка и массивные каблуки. Мне было любопытно, нет ли в шкафу серебряных вечерних туфель. Иногда книга на кровати была уэллсовской "Машиной времени", и тогда я заговаривала, глядя через темное окно на черные ветви деревьев, что двигались за ним:
- Мне только шестнадцать.
- А выглядишь на восемнадцать,- ответила она.
- Я знаю,- сказала я.- Если бы вправду... уехать в колледж. В Радклифф, например.
Она не сказала ничего: удивилась, наверно.
- Вы читаете Уэллса? - спросила я тогда, прислонясь к дверной раме.- Наверно, это смешно. В этом городе никто не читает, все ведут лишь светскую жизнь. Я вот читаю много. Хочу больше знать. Тут она улыбнулась.
- Однажды я сделала смешную шутку.- продолжала я,- Прочитала "Машину времени" и стала спрашивать всех, кто они, элои или морлоки? Всем это нравилось.
- А вы кто? - добавила я, но она только потягивалась и улыбалась. Оперев подбородок на ладони длинной-длинной руки, она ответила своим странным хриплым голосом: