«Господи, вы ставите меня в неловкое положение, – растерялся Роджер. – Если я скажу, что да, то это значит, было, что улучшать, а если нет, то… о Господи!»
Юноша пришел в полное замешательство, и все мы, включая Петра, дружно посмеялись над его смущением. Конечно же, Петр был сейчас в расцвете лет и так же, как Франц, внешне выглядел совсем молодым.
Роджер не мог удержаться от искушения спросить Петра, что содержалось в толстых томах, стоявших на полках, и он попросил извинения за свое любопытство. Тому, кто был незнаком с оркестровыми партитурами, манускрипты могли показаться необычными по размеру. Роджеру объяснили, что это работы нашего хозяина, и он поразился их огромному количеству.
«В этом нет ничего удивительного, друг мой, ответил Петр. – Я здесь уже довольно долго, и я не терял времени даром. Очень смешно слышать, когда на Земле перед концертом по радио объявляют, что это последнее произведение такого-то и такого-то. Последнее произведение. Конечно, понятно, что имеется в виду, и все же это кажется забавным, особенно, когда смотришь на эти полки. Наверное, все уверены в том, что покинув Землю, мы перестаем сочинять музыку».
Я поспешил заверить его, что это так.
«Поэтому нам и воздвигают памятники и монументы, дружище, – сказал Франц- Йозеф. Они считают, что с нами покончено. И они совершенно уверены в том, что знают, о чем мы думали, когда писали ту или иную пьесу, большую или маленькую. А если бы мы назвали им простую причину – спастись от голода – то им бы это не понравилось. Это не достаточно романтично. Ах, это жизнь! А что вы скажете, друзья мои?»
Стоит ли говорить, что мы были полностью с ним согласны!
«А теперь, Петр, – добавил Франц-Йозеф, – сыграй свою пьесу, я с удовольствием послушаю ее еще раз».
Петр подошел к большому пианино, стоявшему в углу – это был великолепный инструмент – и начал играть. Не буду пытаться совершить невозможное, описывая то, что он играл. Рассказывать о музыкальном произведении словами – бесполезное и бесплодное занятие, потому что читателю это не говорит абсолютно ни о чем. Самое большее, что можно сделать, это описать некоторые технические детали, которые тоже мало о чем говорят. Достаточно будет сказать, что музыка передавала в общих чертах игру двух животных – птицы и пумы, их забавное представление, которое мы наблюдали дома у Сияющего Крыла. Музыка то нарастала, то стихала, имитируя то, что происходило между двумя животными, их внезапные повороты и трюки. Больше этого словами передать невозможно, разве что добавить, что это было скерцо, как и можно предположить по характеру
«программы».
Когда пьеса закончилась, Рут выразила свое восхищение, и все мы дружно ее поддержали, особенно Франц, который искренне отдал должное своему коллеге.
«А как насчет оркестровой аранжировки? – спросила Рут – Когда мы сможем ее услышать?»
«Очень скоро, я надеюсь, – ответил Петр. – Она войдет в программу вместе с другими произведениями. Мне сообщить вам, когда это будет?»
«Да, пожалуйста».
Пока играла музыка, Роджер стоял спиной к полкам, но теперь он повернулся и читал названия манускриптов. Мы с Рут присоединились к нему, чувствуя, что в любую минуту он может сделать интересное открытие.
Партитуры были аккуратно расставлены по роду музыки – это были произведения, которые Петр написал на Земле. Роджер проводил по ним пальцем, читая названия. Когда он добрался до Симфонии №6, Петр заметил: «Эту вещь всегда объявляют как последнее произведение композитора. Это демаркационная линия, Роджер, между тем, что я написал на Земле, и тем, что я создал после этого».
Было совершенно очевидно, что второе по объему значительно превышает первое.
«И все же это почти ничего, – продолжил он. И то же можно сказать обо всех нас. Возьмите Франца-Йозефа. Он написал бесчисленное множество произведений. Их количество уже исчисляется четырехзначной цифрой, Роджер, и если бы мы не обладали феноменальной памятью, мы запутались бы, сколько в действительности мы сочинили».
«А где легче сочинять музыку?» – спросил Роджер.
«О, конечно же, здесь, без всякого сомнения. Учти, что мы свободны от всего, что так часто нам мешало. Франц-Йозеф упомянул недоедание. Можешь назвать это настоящим голодом. Иными словами, забота об удовлетворении физических потребностей. Здесь мы от нее избавлены. Равнодушие публики – слава Богу, здесь этого нет. Трудность донести свои работы до слушателя и получить признание – здесь это не проблема. У нас есть чудесное жилье – например, этот домик. Франц тоже живет в очаровательном доме, где он счастливо проводит день за днем, а день здесь очень длинный, как ты, Роджер, я надеюсь, уже заметил. Что здесь еще хорошего?»
«Нет музыкальных критиков, – ухмыльнулся Франц-Йозеф, – хотя мне, к счастью, не довелось страдать от этих странных людишек. Не подумайте, что моя музыка была настолько идеальна, просто я жил в то время, когда музыкальная критика еще не являлась темой разговора для каждого невежды, считающего, что он что- то понимает в музыке. Сейчас, как я понимаю, это вошло в обычай на Земле. Ваша страна была очень благосклонна ко мне, друзья мои», – добавил он, обращаясь к нам.
«И ко мне тоже, – сказал Петр. – Хотя все они считают нас мертвыми. Только подумай, Франц, какую бы сенсацию мы произвели, если бы со всеми остальными взошли на какую-нибудь концертную площадку на Земле, один за другим или держась за руки. Какой бы это вызвало переполох! Подумай, сколько денег мы бы заработали, и сколько бы заработали на нас».
«Последнее более вероятно», – заметил Франц.
«А потом взялись бы за дело критики. Они разрезали бы наши симфонии и другие вещи на мелкие кусочки и поместили бы их под свой музыкальный микроскоп, указывая нам, где мы что-то сделали не так, как мы должны были это сделать, и о чем мы думали, когда писали свою музыку. И никто бы не понял ни слова из того, что они сказали, и менее всего они сами. Но они были бы очень довольны собой, воображая себя людьми высшего порядка. Нет, я не думаю, что это было бы забавно. Здесь нам намного спокойнее. Мы среди друзей, мы избавлены от всех проблем и забот, и особенно, от самого большого ужаса – страха исписаться. У нас всегда найдутся слушатели, и нам не нужно идти со шляпой в руке к какому- нибудь типу, который будет нас эксплуатировать. Так приятно быть среди своих коллег, добродушно подшучивать друг над другом, зная, что за этим не кроется никаких злых намерений. Жаль, что на Земле больше не осталось композиторов, которых можно было бы назвать таковыми».
«А они вообще есть?» – спросил Франц.
«Кажется, все они давно уже присоединились к нам, – ответил Петр. – А вы что скажете, монсеньор?»
«Ну», – начал я, но тут вмешалась Рут.
«Знаете, Петр, при малейшем поводе монсеньор приходит в ярость. С тех пор, как он познакомился с вами и начал обучаться у вас, он очень откровенно высказывается о земных композиторах».
«Видите ли, в чем дело, – попытался объяснить я сквозь смех, который вызвали слова Рут, – чтобы дать истинную картину этого мира, нужно говорить правду. Это очевидно и элементарно. Факт, что на Земле в данный момент нет настоящих композиторов. Я заявляю это с полной ответственностью. Ныне живущие композиторы не достойны этого звания. Ты правильно заметил, Петр, все истинные мастера давно уже присоединились к нам здесь. Музыканты продолжают приходить к нам, но они оставляют на Земле свои ужасные творения, и с теми, что приходит им на смену, будет то же самое.
Говорят, на Земле все духовные откровения закончились. То же самое можно сказать и о настоящей музыке».
«Мы слышали об этом, – сказал Петр, – но неужели все действительно так плохо? Я имею в виду в музыке?»
«Да, это так. Я не преувеличиваю. Рут поддержит меня, потому что сама кое-что слышала. Роджер совсем недавно покинул Землю. Ты когда-нибудь слушал то, что называют «современной» музыкой, Роджер?»