После этой первой речи минуло два года.
Со станции явился Фиолетов в Болшево с двумя связками книг, которым нехватило места на подводе. Рядом с ним шла жена с ребенком. Дорогой он остановился и долго разглядывал стройку.
— Пойдем, Паша, — торопила жена, — успеешь насмотреться.
Но Фиолетову хотелось в первые же часы приезда побывать на строительной площадке.
— Что это за гусь с книжками? — слышалось им вслед.
— Кажется, из новых, из тульчан.
Не оглядываясь на говорящих, Фиолетов шел дальше.
Вечером в клубе он произнес от лица тульчан приветственную речь болшевцам. Она была коротка, спокойна и отличалась строгой продуманностью.
— Парень хладнокровный, не то что наши пылкие ораторы, — заметил кто-то из болшевцев, когда Фиолетов сошел со сцены.
Фиолетов, услышав замечание, повернулся и ответил:
— Волноваться я не люблю.
К нему приблизился воспитатель Северов:
— Ты где хочешь работать?
Фиолетов знал столярное дело. Не задумываясь, он сказал:
— Встану к верстаку на лыжной фабрике.
Северов предложил:
— В последнее время ты ведь был в Тульской коммуне секретарем ячейки, может, и у нас по комсомольской части захочешь?
— Нет, — отказался Фиолетов, — руководить мне у вас рано, надо на производстве себя показать.
Говорил он так рассудительно и веско, будто за много дней вперед твердо определил свое поведение в Болшеве.
Его послали на лыжную. Болванка будущей лыжи попадала ему в руки толстой и грубой, с поднятым, как у лодки, носом. Обтачивая верхнюю галтель, Фиолетов всегда что-нибудь напевал. Соседи прислушивались, но каждая песня была для них новой, с незнакомыми словами.
— Что ты поешь, Павел? — спрашивали его.
— А это — свое, мои стихи, — тихо пояснял он, не бросая работу. — Вот, например, — и он речитативом произносил:
Стихи хвалили. Фиолетов не смущался, принимал похвалы как должное. Он рассказывал, что очень много стихов написал в Туле, а сочинять их начал еще в тюрьме.
— Стихи работать помогают, — добавлял он.
Местных стихотворцев ребята считали людьми не очень надежными. По наслышке их звали «богемой». Газета «На новом пути» однажды высказала коммунским поэтам такое пожелание:
С приходом Фиолетова, завоевавшего звание лучшего слесаря, стали говорить:
— Оказывается, поэты и работать умеют.
Однажды Фиолетов созвал активистов Гуляева, Накатникова, Каминского и в обычной своей манере — спокойно и веско — заявил:
— Второй год пятилетки идет…
— Вот новость, — ответили ему.
— А у нас и не пахнет соревнованием, — не смущаясь, закончил Фиолетов.
Активисты переглянулись. А Фиолетов достал из кармана бумажку:
— Вот я предлагаю договор заключить между лыжной и коньковым.
Договор прочитали, обсудили и решили заключить. Это был первый договор на соревнование в коммуне.
Вышло так, что Фиолетову пришлось выпускать бюллетень соревнования, руководить кружком политграмоты, помогать новичкам в лыжной. В конце концов никого не удивило, что после перевыборов Фиолетов стал секретарем комсомольской ячейки. После собрания к нему подошел Северов:
— Как же это ты, из столяров опять в секретари?
Фиолетов сдержанно улыбнулся:
— Большинство велело.
Вслед за соревнованием между лыжной и коньковым Эмиль Каминский и Гуляев, работавшие на обувной фабрике, объявили себя первыми ударниками.
Потом объявила себя ударной вся бригада Гуляева и Каминского — пятнадцать закройщиков. Бригада перевыполняла план. Гуляев и Каминский ходили гордые.
Слово «ударник» слышалось теперь всюду. Его повторяли на трикотажной, коньковом, лыжной, в школе, на кухне. Когда полировщик Емельянов с лыжной фабрики заявил, что не хочет быть ударником, его единогласно исключили из комсомола. Все партийные одобрили:
— Правильно сделали, что исключили.
Фиолетова приняли в партию. Вскоре его послали на строительную площадку. Работа здесь попрежнему шла ни шатко, ни валко. Бородатые сезонники подсчитывали, сколько они расходуют на харчи, квартиру и много ли принесут выручки домой, в свое хозяйство. Если цифры оказывались значительными, то сезонники выпивали. С похмелья работа шла еще хуже.
Фиолетов, побывав на площадке, поднял вопрос о том, чтобы строительство укрепили лучшими коммунарами, по возможности партийцами. Партийцы нашлись и среди немногих кадровых вольнонаемных рабочих.
— Надо сколотить на площадке ячейку, — настаивал Фиолетов. — Она будет политическим штабом строительства.
Партийное руководство коммуны согласилось на это предложение.
Секретарем новой ячейки был утвержден Фиолетов.
Прежде Фиолетов не раз участвовал в субботниках на площадках: таскал кирпич и копал землю. Был у него там друг, каменщик Пузанков Василий Павлович, здоровенный старик с густой седеющей бородой. Он любил рассказывать Фиолетову о своей жизни, богатой странствованиями.
Теперь Фиолетову нельзя было ограничиться переноской кирпичей и слушанием рассказов Василия Павловича — коммуна ждала от нового секретаря руководства всей работой, ускорения строительства. А Фиолетову в первые дни на площадке со многим пришлось столкнуться впервые.
Как кладется кирпич? Чем его скрепляют? Сколько нужно кирпича, чтобы построить дом? Что еще для этого нужно? Какие существуют нормы выработки?
В первое утро Фиолетов увидел, как вокруг недостроенного здания возводили леса. Основанием им служили высокие столбы: бревна ставили друг на друга и скрепляли железными крючьями. Фиолетов заметил, что когда мимо столбов проезжает телега с грузом, они тихо покачиваются. Он остановился. «Как же люди будут работать на этих лесах, коли они и сейчас готовы упасть?» Фиолетову хотелось броситься к начальнику площадки и спросить, кто возводит леса. Может быть, и весь дом строится так же преступно? Если это вредительство, надо проследить виновных.
Весь день ходил он мимо столбов и лишь вечером заговорил с десятником Ряховским:
— Погляди, столбы-то эти качаются?
— А как же, — с готовностью ответил десятник, — я давно слежу — качаются.
— Ну и что? — спросил Фиолетов, шагнув вперед.
Десятник внимательно посмотрел на него и, откашлявшись, объяснил, что правильно поставленный столб должен колебаться.
Фиолетов тоже закашлял, отвернулся и пошел прочь.
На дороге он увидел старого знакомого — каменщика Василия Павловича.
— Эх, — сказал Фиолетов, — осрамился я сейчас. — С горькой усмешкой он передал историю о столбах.
— Не помучишься — не научишься, — проговорил каменщик, — а столбы обязаны качаться.
Он рассказал, как в молодости клал фабричные трубы:
— Высокая она, высокая, а я сижу на верхушке, как воробей на шесте. И вот слышу, качается подо мной труба еле-еле, будто в сердце отдает. Ну, думаю, значит, правильно положил. А если она как мертвая, значит, вкось кирпич пошел и ломать надо.
Утром Фиолетов созвал бюро ячейки и предложил поставить отчеты коммунистов о работе на площадке.
Когда собрались слушать отчеты, он велел позвать начальника строительства.
— Да начальник-то беспартийный, — сказали ему.
— Зато специалист, он нам поможет, — ответил Фиолетов.