Пришли октябрьские события. Вся типография ходила к заставе, дрались, потом на Марсовом хоронили кого-то, а Ольгушка отсиживалась в низеньком домишке. Тетка все приговаривала:
— Не ходи, ты — маленькая, с тебя не взыщут!
С Ольгушки и не взыскали. Она так и осталась работать в типографии, где переменилось начальство, а ребята остались прежние.
Перестали ездить господа на Стрелку, мимо ездили машины с военными, людьми простыми и деловыми.
Ольгушка работала старательно. В типографии начальство стало ее выделять. Ребята вдруг заметили, что у Ольгушки красивые глаза и кудрявые волосы, стали просить вечером: «Спой, Ольгушка». У нее появились новые знакомые. Тетка предостерегала:
— Гляди, забеременеешь, тогда ищи их!
Ольгушка ходила раза два на комсомольские собрания, но там ей показалось скучно: то ли дело Жора!
Он служил в почтовой конторе, у него — всегда деньги, новый пиджак. И не раз звал Ольгушку поехать на Стрелку развлечься.
Она подумала и однажды решила:
— Поедем в воскресенье.
Они ехали на лихаче. Широкая спина ватного армяка, ременной кушак, шляпа с ворсом и лаковая коляска были совсем такие, как до революции. Жора спросил:
— А как вас мамаша звала?
— Ольгушкой, — сказала девушка.
— Ну, а знакомые?
Ольга припомнила деревенских ребятишек и постыдилась сказать, что ее звали лягушкой. Она покраснела и сказала:
— Никак.
— Тогда я вас буду звать Леля, разрешаете? — спросил Жора и взял ее руку.
Домой они вернулись под утро. Тетка, отперев дверь, только и сказала:
— Добегалась!
Из типографии Ольгушка ушла. Жора пообещал устроить ее на другую работу.
Ольгушка переехала к нему. Тетка махнула рукой:
— Ныне и невенчаных много живет.
Жили хорошо. Она иногда начинала допрашивать Жору, сколько он получает.
— А тебе мало? — отвечал он. — Могу еще дать! — и выкидывал червонцы.
Тетка ходила, как именинница:
— Ольгушке-то счастье! Бог, он — справедливый, сироту не оставляет! Была у них, одарили меня. Теперь у меня чай с сахаром не переводится. Конфеты есть…
Ольга хорошела. Платья ли делали ее лучше, счастье ли меняет человека, только на улице все смотрели на высокую стройную девушку. Лицо строгое, руки тонкие, а когда улыбалась, то даже дворники у чужих дворов здоровались.
Жора иногда пропадал куда-то на всю ночь, потом просил прощения, говорил, что в карты играть любит, и высыпал серед Ольгой кредитки. Ольга верила. Так жили месяца два. Потом Жора не явился и утром, не явился и вечером. Ольга пошла в учреждение, где работал Жора, ей сказали, что давно уволился. Сестра Жоры сообщила, что он арестован.
— За что? — спросила Ольга.
— Ты, Леля, не волнуйся, он скоро придет. Никуда не ходи, я все сама сделаю. Меня брат просил об этом.
— Разве он знал, что его арестуют?
Сестра стала что-то врать. Ольга повернулась и ушла. Через четыре дня пришел Жора. Он ввалился в комнату грязный, небритый, но веселый и довольный.
— Загрустила, детка? Что же ты не рада, Леля?
До вечера Ольга плакала и все расспрашивала, за что его арестовали и почему ей не надо было искать его.
Жора отговаривался, потом усмехнулся:
— Ну и святая душа! Первый раз такую девчонку вижу. Ты думаешь, деньги с неба падают?
Ольга похолодела:
— Я ведь говорила, что пойду работать. Можешь не спекулировать!
— Чудачка! — опять криво усмехнулся Жора. — Если б спекуляция, так я себе руку бы отрубил.
— Если не спекулируешь, тогда что? Ведь не воруешь же ты? — крикнула она запальчиво.
— А если ворую?
Ольгу поразил грустный жоркин голос. Она металась по комнате и все натыкалась на Жорку, и хотя Жорка не обнимал ее, она от него отскакивала.
— Ты не мучайся, я уйду! — он встал и шагнул к двери, прошел длинный коридор и звякнул цепочкой. Ольга крикнула:
— Жора! Куда ты?
Она уже хорошо знала его товарищей. Понемногу начинала понимать воровской жаргон. Потом ходила по тем квартирам, которые должен был Жора обобрать. Звонила, и если кто-нибудь выходил, она спрашивала первое попавшееся имя. Ольга чаще всего спрашивала своих деревенских, которых помнила. Было легче сказать: «Здесь ли живет Василий Терентьевич?»
Так началась ее воровская жизнь.
По шалманам Ольга не скрывалась. День-два переждет у тетки, старуха всегда встречала племянницу с плачем и не радовалась уже пышным подаркам. Жорка был в ссылке. Леля решила переменить место работы. С «липой» выехала в Москву. Явки были, связи крепкие, и жизнь закружилась. Леля «бегала» уже «по городовой». Сашка Шишка уговаривал начать совместную жизнь — Ольга ждала Жорку. Сашка не приставал — Лелю уважали как женщину серьезную и положительную.
На Сретенке в ресторанчике, где зачастую встречалась она со своими компаньонами, сбытчиками краденого, с извозчиками, которые возили на «дело», Леля узнала о смерти мужа. Говорили, что расстрелян, кто-то сказал, что убит при перестрелке. Леля хрустнула пальцами и сказала:
— Пойдем куда-нибудь!
Они наняли извозчика в Марьину рощу. Шишка и еще один вор, Барин, везли ее к знакомому «Каину» — они знали, что и водка и закуска всегда готовы у доброго человека.
Дверь отворила осторожная хозяйка.
— Свои, — Сашка Шишка подмигнул и протиснулся вперед.
Леля заметила в углу комнатушки портновский стол, утюги, на стене висели большие ножницы, похожие на те, которыми стригли овец. Ольга усмехнулась:
— Это тут?
— Проходите, проходите, рада очень, — лебезила хозяйка, посматривая на Шишку. — Сейчас и сам будет.
Шишка шепнул ей что-то. и хозяйка с готовностью провела Лелю в другую комнату. Эта комната была побольше, светлее, оклеена обоями, на стенах висели картинки из журналов, абажур лампы был украшен бумажными розами.
Но Леле и здесь не нравилось. На столе была постлана грязная, в коричневых пятнах скатерть. В комнате стояли табуретки, новенькие, свеже обструганные, но уже заляпанные, залитые чем-то густым и клейким. У фикуса из семи листьев шесть пожелтели.
— Хоть бы цветок полили! — сказала Леля.
Шишка бросил гитару и выбежал в другую комнату. Он принес ковш воды и начал изо рта прыскать на фикус.
— Брось ломаться, — попросила Леля. — И пусть водки дадут. Жжет!
Шишка опять выскочил из комнаты.
Барин — с ним Леля встречалась всего третий раз — подсел к ней.
— Вы такая интересная вдовушка, зачем скучать? — и взял ее за руку.
— Брось, — отодвинулась в угол Леля. — Чего ты лезешь?
В комнату разом ввалились Шишка, хозяин и два молодых парня. Принесли бутылки, банки консервов. Перед Лелей поставили коробку с конфетами.
Леля налила стакан водки и залпом выпила.
— Селедочки, — пододвинул хозяин тарелку. Леля усмехнулась и налила еще стакан.
Леля пила. Ей казалось, что она не пьянеет. Шишка давно сидел с ней рядом. Он вытирал слезы с лелиного лица сначала платком, потом руками, потом опять платком. Леля плакала, широко открыв глаза. Плакать под гитару было легко.
Ночью приехали еще какие-то люди. На рассвете Леля попросила Шишку:
— Помоги выйти, мне плохо. — Но Шишка спал.
Лелю мутило. Барин помог ей выйти.
«Господи, какая жизнь!» не то сказала, не то подумала Ольга, шагая через порог.
Аресты в Ленинграде, Москве, Казани, Сызрани, Томске, приводы, изоляции, суды, приговоры, лагери, побеги.
И Леля Счастливая, так называли ее знакомые воры за удачу в кражах, сидела последние дни в МУУРе, дожидаясь отправки в Соловки.
Голос ее огрубел, под настороженными глазами морщины.
У нее даже волосы перестали виться. В камере шумели девушки, молодые воровки, только начавшие «работать». Они с уважением уступали Лельке лучшее место в углу. Она покорно, как ей казалось, готовилась в дальний путь. И в Соловках люди живут.