Если бы он оставался в Казани до раскрытия дела Федосеева, рассказывал Ленин, то, возможно, оказался бы среди виновных и был арестован. Но лето он провел в деревне Алакаевке Самарской губернии. Весной 1889 года Мария Александровна решила положить конец праздному и опасному времяпрепровождению сына и предприняла попытку сделать из него помещика. Она продала дом в Симбирске, чтобы получить деньги для обзаведения хозяйством. Владимир должен был стать помещиком, и семья проводила бы зимы в Самаре, в которой не было университета, и, соответственно, там не было такого количества опасных «кружков», как в Казани. Судьба, однако, распорядилась иначе: семья Ульяновых все глубже и глубже погружалась в мир революционной активности. На первый взгляд невинная покупка имения вызвала нездоровое подозрение у полиции. Прежний владелец, Константин Сибиряков, в силу «злонамеренного» характера сам был на подозрении у полиции. Сделавший свое состояние на добыче золота в Сибири, Сибиряков, не скупясь, жертвовал средства на всякие радикально-либеральные дела. Он приобрел участок земли и занимался там опасными и, возможно, ведущими к подрыву государственности опытами и новациями. Часть земли он передал группе последователей Льва Толстого, которые, несмотря на непонимание и даже враждебность со стороны соседних крестьян, пытались построить проповедуемый великим писателем аграрный коммунизм. На своей земле Сибиряков делал попытки внедрить передовые методы культивации, закупая такие неслыханные для России орудия, как паровой плуг. В результате, потерпев финансовый крах, Сибиряков был вынужден продать землю. Полиция с интересом присматривалась к покупателям. Ее не так-то легко было убедить в простом совпадении: «подозрительные» Ульяновы покупали землю у «подозрительного» Сибирякова.
Довольно скоро «гениальный» план Марии Александровны потерпел полное фиаско. Ровесники ее сына, русские интеллигенты, могли свободно рассуждать о земельных владениях во Франции или средневековой Англии, знали до мельчайших подробностей историю крестьянской общины, но были совершенно не приспособлены и, главное, не испытывали никакого желания заниматься столь прозаическим делом, как сельское хозяйство. Упоминания об этом коротком периоде в жизни Ленина, когда он был помещиком, то есть «эксплуататором», крайне лаконичны и загадочны. Он сдался, объяснил Ленин жене, поскольку его отношения с крестьянами становились «ненормальными». Алакаевка, как в свое время Кокушкино, стала местом летнего отдыха. Отказавшись от неподходящей затеи, Ленин, как и прежде, запоем читал, занимался спортом и иногда беседовал с крестьянами.
Напрасно Мария Александровна полагала, что Самара окажется относительно спокойным местом. По решению правительства сюда отправляли политических преступников, которым после выхода из сибирской тюрьмы не позволялось жить в больших университетских городах Европейской России.[67]
Поэтому нет ничего странного, что среди местной интеллигенции оказались «неблагонадежные» люди. В 1889 году революционный потенциал семьи Ульяновых увеличился за счет брака Анны с Марком Елизаровым, сыном зажиточного крестьянина. Елизаров учился в Петербурге и, естественно, участвовал в политических волнениях. Теперь они с Анной жили в семье Ульяновых, находясь под надзором полиции. Таким образом, у Марии Александровны появился в семье не просто зять, а новый радикал.
Хотя Самара была городом со стотысячным населением, она оставалась провинциальной дырой. Местная газета делает жалкую попытку объяснить отсутствие культурной жизни в провинциальном городе России XIX века.
«Пройдитесь вечером по Самаре… загляните в окна и, положа руку на сердце, признайтесь, много ли вы видите горожан, склонившихся над книгой… Здесь играют в карты; там проходит ритуал чаепития, сопровождаемый такой зевотой, что можно подумать, будто все семейство поет некую страшную балладу. А здесь глава семейства в волнении меряет шагами комнату; там хозяйка дома сидит за пианино, в то время как ее муж болезненно гримасничает, как будто у него невыносимо разболелись зубы».
Вот бы им в то время телевизор!
Самарское «общество» благосклонно относилось к местным радикалам, даже к тем, кто находился под надзором полиции. В основном это были интеллигенты, и их беседы оживляли салон жены одного купца-миллионщика. Кое-кто из молодых радикалов, выражавших недовольство излишней буржуазной пышностью, временами вел себя непозволительно, однако неизменно присутствовал в доме. Владимир Ульянов поражал товарищей сочетанием революционных принципов и социальной терпимости. Его, в отличие от других, не раздражал стол, покрытый белоснежной скатертью, обилие столового серебра, тарелок, чашек, непременных атрибутов буржуазного дома.[68]