Подняв правую руку, Керенский прокричал: «Клянусь!» Наступила короткая тишина. Затем тысячи рук взметнулись вверх, и толпа громогласным эхом отозвалась: «Клянемся!» Те, кто находился возле Керенского, подняли его на плечи и понесли к ожидавшему его автомобилю.
Кортеж двинулся вперед. Звонили колокола Исаакия, а оркестр играл торжественный псалом «Коль славен наш господь в Сионе». Процессию возглавляли трубачи, за ними следовал эскадрон казаков с пиками, украшенными черным крепом, священнослужители в развевающихся черных одеждах, несшие высокие кресты, хоругви и курящиеся кадила, ряды мальчиков-хористов, высшие чины церкви, Исаакиевский и метрополичий хоры. Останки убитых казаков поместили на семь пушечных лафетов, запряженных лошадьми. За каждым из первых шести лафетов скакала лошадь без всадника. За последним лафетом ехал в седле мальчик лет десяти, с узким лицом — сын одного из убитых казаков; на нем была приметная темно-синяя с малиновой отделкой форма донских казаков. Замыкали этот длинный кортеж правительственные служащие, представители Советов, делегации, присутствовавшие на заупокойной службе, бесконечные шеренги воинских частей.
Процессия повернула с Морской улицы на Невский проспект, и к звону колоколов Исаакия присоединились колокола нескольких соседних церквей. Когда процессия достигла Казанского собора, она остановилась для короткой службы. Та же процедура повторилась и перед Знаменской церковью. В результате всех этих остановок кортеж достиг своего конечного пункта далеко за полдень. Примечательно, что все обошлось без единого инцидента.
Обозреватели газет, принимавшие участие в похоронах казаков, не могли не противопоставить это событие антиправительственным демонстрациям, проходившим в предшествующие месяцы. В процессии 15 июля приняло участие лишь незначительное число рабочих и, как отметил один репортер, «за всю дорогу к кладбищу военный оркестр ни разу не сыграл Марсельезу». 16 июля комментатор газеты «Речь» выразил огромное удовлетворение по поводу того, что явные симпатии общественности к убитым казакам ознаменовали очевидные перемены в общественном настроении. «Дни 3–5 июля выбросили на улицу весь тот смрад, который копился целые месяцы, они показали во всем ужасе и неприглядности картину того, к чему приводит безвозвратное господство „взбунтовавшихся рабов“ и „пьяных илотов“. День 15 июля показал тот здоровый кряж, который появился на свете, когда логика революции сбросила с поверхности эту темную накипь». Похороны казаков были событием не только печальным, но и радостным, заключает автор статьи в «Речи» — грустным из-за понесенных утрат и радостным, потому что Россия могла теперь вступить в период «национального возрождения».
Самым примечательным в послеиюльские дни реакции было быстрое изменение общего политического климата. В то время один газетный обозреватель, отмечая разницу в настроении между 4 и 5 июля, писал, что «нельзя даже говорить об изменении, впечатление столь сильно, как будто перенесся в какой-то другой город и очутился среди других людей и настроений»2. Много лет спустя левый меньшевик Владимир Войтинский вспоминал 5 июля, когда улицы Петрограда стали ареной «контрреволюционных оргий» и «бесчинств черносотенцев, угрожавших свести на нет победу над восставшими», как один из самых печальных дней своей жизни3.
Уже 6 июля исполкомы Советов предупредили, что незаконные аресты и акты насилия, предпринятые в ответ на выступления народных масс 3–4 июля, представляют серьезную угрозу революции (т. е. свержению царизма и установлению демократической политической системы). Сессия Петроградской городской думы, проходившая 7 июля, неоднократно прерывалась сообщениями о беспорядках в столице. Депутат от меньшевиков заявил: «Граждане, внешним видом напоминающие рабочих или заподозренные в принадлежности к партии большевиков, постоянно находятся под угрозой быть избитыми». «Весьма интеллигентные люди ведут разнузданную антисемитскую пропаганду», — отмечал другой депутат. В ответ на подобные сообщения депутаты Государственной думы решили принять постановление, осуждающее уличные беспорядки. Оно было опубликовано на следующий день и предостерегало население против того, чтобы не стать жертвой «безответственных агитаторов, возлагающих всю вину за бедствия, переносимые страной, на евреев, буржуазию, рабочих и внушающих крайне опасные мысли восставшим массам»4.