23 Заключенная в тюрьму Коллонтай содержалась в одиночной камере, которую ей не разрешалось покидать в течение нескольких недель; она была изолирована от других арестованных, лишена книг и газет. Те отрывки новостей, которые до нее доходили, были безрадостными. Переживания за судьбу партии стало наваждением. Вскоре она серьезно заболела. Когда М. Горький и Л. Красин опубликовали в прессе протест против жестокого с ней обращения, газета „Живое слово“ рассказала о том, какова же была „подлинная“ жизнь Коллонтай в тюрьме. Согласно этому вызывающему недоумение сообщению Коллонтай так полюбила тюремные щи и кашу, что когда ей передали с воли большую корзинку с сардинами, шпротами, сыром и жареным гусем, она отдала все продукты товарищам по заключению. Коллонтай была освобождена из тюрьмы 19 августа. Коллонтай А. В тюрьме Керенского, с. 37–41; „Живое слово“, 13 августа.
24 Раскольников Ф. В тюрьме Керенского, с. 138, 142, 144–145, 155.
25 „Рабочий и солдат“, 29 июля.
26 „Солдат“, 20 августа.
27 Ильин-Женевский А. Большевики в тюрьме Керенского, с. 51–52.
28 Раскольников Ф. В тюрьме Керенского, с. 149.
29 Ильин-Женевский А. Большевики в тюрьме Керенского, с. 55–58; „Известия Кронштадского Совета“, 8 августа.
4
Бесплодные репрессии
Наблюдая возникновение явно антибольшевистских настроений и, казалось, решительных мероприятий, предпринятых Временным правительством для восстановления порядка после июльского восстания, многие обозреватели того периода были склонны полагать — несомненно, выдавая желаемое за действительное, — что большевики потерпели окончательное поражение. Так, редактор одной из газет писал: «Большевики скомпрометированы, дискредитированы и уничтожены… Мало того. Они изгнаны из русской жизни, их учение бесповоротно провалилось и оскандалило и себя, и своих проповедников перед целым светом и на всю жизнь»1. А другой автор, кадет, заключал: «Большевизм скомпрометировал себя безнадежно… Большевизм умер, так сказать, внезапной смертью… большевизм оказался блефом, раздуваемым немецкими деньгами»2.
С удобных позиций более позднего свидетеля видно, что те, кто в середине лета 1917 года с такой легкостью списал большевизм как серьезную политическую силу, совершенно не приняли в расчет основные интересы, значительную потенциальную силу петроградских масс и огромную притягательность революционной политической и социальной программы, предложенной большевиками. Кроме того, этих легковерных людей, несомненно, ввел в заблуждение выходивший из Зимнего дворца поток декретов с жесткими формулировками. Они придавали действиям Временного правительства видимость целеустремленности, силы и энергии, которыми оно не обладало. Несмотря на пламенную риторику, почти ни одна из основных репрессивных мер, принятых кабинетом министров в тот период, не была до конца претворена в жизнь или не дала желаемых результатов. Например, предпринятые шаги по изъятию у гражданского населения оружия и боеприпасов сразу же натолкнулись на сопротивление и быстро прекратились. Из многих частей Петроградского гарнизона, которые являлись опорой большевиков, действительно разоружить удалось только 1-й пулеметный, 180-й пехотный и Гренадерский полки. Хотя значительное число личного состава распропагандированных воинских частей в конце июля и в августе отправили на фронт, ни одно из этих подразделений вопреки первоначальному замыслу не было полностью расформировано. Что же касается объявленного правительством намерения арестовать и быстро предать суду зачинщиков июльского восстания и их сообщников, то, хотя после провала мятежа многие большевики оказались в тюрьме, основную массу петроградской партийной организации, насчитывавшей примерно 32 тыс. членов, власти не тронули. Арестованным левым элементам долгое время вообще не предъявляли обвинений, и Октябрьская революция свершилась прежде, чем кто-либо из них предстал перед судом.
Такая ситуация сложилась под влиянием самых разнообразных факторов. Общая слабость Временного правительства и отсутствие доверия к нему в массах явились, очевидно, главными причинами его неуспеха в деле разоружения гражданского населения. Официально изъятие оружия обосновывалось тем, что в нем остро нуждаются солдаты на фронте для отражения неприятельского наступления. В действительности же главная цель этой правительственной акции состояла в том, чтобы уменьшить угрозу возобновления гражданских беспорядков путем конфискации ручного оружия, винтовок и пулеметов, которые рабочие приобрели в феврале и которые они использовали в июле, чтобы терроризировать правительство и Совет. Центральные советские органы поддержали усилия властей. Однако большинство фабрично-заводских рабочих, с подозрением относившихся к намерениям Временного правительства и встревоженных тем, что ими воспринималось как растущая опасность контрреволюции, не желали и слышать о сдаче оружия. И хотя отдельные гражданские лица сразу же после опубликования соответствующего правительственного указа послушно сдали оружие, вскоре, однако, стало ясно, что подавляющее большинство располагающих оружием рабочих добровольно его не отдадут. Поэтому правительственным войскам пришлось провести обыски на заводах, фабриках и в помещениях левых организаций, где, как полагали, было спрятано оружие. Чаще всего эти беспорядочные налеты не давали никаких результатов, и в конце июля они прекратились. Но они еще больше обострили отношения между рабочими и властями.