Потом пошли муки. Голову и все тело обливали холодной, почти ледяной водой. Ведро за ведром. Вода забиралась в уши, в нос, не давала дышать. Сжимала железными обручами голову. Жгла и замораживала мозг.
Тело Михеева вдруг повисло бессильно. Он впал в обморочное состояние.
— Отнесите его обратно в камеру… Да так несите — там оденете…
— Вот проклятый, — прошептал фельдшер, наклонившись над телом Михеева, — это тебе за моих расстрелянных детей, за сына и дочь, за позор!
После дневных истязаний и обморока наступило состояние полного безразличия. Казалось, что раскалывалась голова. Болел рот. Воспалились глаза. Не было успокоения, не было забытья. Не было мысли. Все было безразлично, неинтересно — и боль, и неизвестность. Неподвижно лежал Михеев на койке. Смотрел воспаленными глазами прямо перед собою.
Погасли последние отблески дня. В камере сгустился мрак. Он все лежал, не шевельнувшись.
Неожиданно приоткрылся железный глазок двери. Брызнул потоком электрический свет и образовал светлый круг на полу.
«Опять за мной», вздрогнул Михеев. «Скорее бы конец». Между тем светло–желтый круг стал слабым, темно–серым, точно чье–то лицо засматривало в глазок. «Наблюдают», решил Михеев.
— Михеев! Миша! — послышался громкий шопот через глазок. В одну, секунду Михеев был у двери.
— Кто здесь? — трепетным шопотом спросил он.
— Вот записка — прочитаешь, уничтожь. — В глазок просунулось несколько пальцев. Михеев быстро выхватил из них маленький лоскуток бумажки; припав головой к двери, он прочитал записку. Она была написана мелким нервным женским почерком.
«Тов. Михеев. Устраиваем побег. В два ночи выключим свет и заберем тебя. Не сопротивляйся пришедшим.
Друзья.
Уничтожь записку».
Настроение мигом изменилось. Ноги сами собою задвигались вдоль темной камеры. Апатия сменилась горячкой. Лихорадочно заработал мозг. «Скорее бы два часа… Да почему в два, а не в десять. Может быть, еще до этого срока придут враги и… Но кто же эти друзья? Здешние рабочие. Да, больше некому. Все коммунисты арестованы. Скорее бы пришло время».
Все нетерпеливее становились его шаги. Все хаотичнее переплетались мысли. «Только бы раньше не пришли… Те, враги». Каждый звук шагов по коридору острым ножом резал его сознание. Каждый отдаленный крик заставлял его вздрагивать.
«Не идут ли это за мной?»
Наконец, нервозность утомила его. Он забрался в самый дальний угол камеры и, сжавшись, весь присел там на пол. Все внимание его сосредоточилось на узкой желтоватой полоске света, струившейся из неприкрытого дверного глазка. Шли часы.
Чуткий слух Михеева уловил звук осторожных шагов по коридору. Кто–то приблизился к дверям камеры и замер. Внезапно желтая полоска света погасла. Послышался железный лязг замка и скрип открываемой двери. В открытые двери громко прокричал женский голос:
— Михеев, быстро ко мне.
Он уже был у дверей.
— Держитесь за руку. Идем.
Маленькая женская рука крепко схватила его руку и быстро повлекла за собой во мраке. «Почти так же темно, как тогда в лесу», почему–то подумал Михеев. «Только побольше риска».
— Здесь лестница, — предупредил его женский голос. — Держитесь за перила, вот они.
— Разве наверх, а не вниз? — вырвалось у Михеева.
— Весь двор и ближайшие дороги оцеплены и наводнены восставшими, — ответил женский голос. — Нужно спрятаться здесь же и перебыть несколько дней. Но молчите.
Лестница оказалась высокой.
— Когда же конец? — прошептал запыхавшийся Михеев.
— Вот здесь направо, пригните голову. Теперь видите — белое пятно впереди — идите прямо к нему. Там есть ваш друг. Он вам все расскажет. Я же бегу вниз.
Михеев ощутил крепкое рукопожатие. Потом рука спутницы выскользнула из его руки. Позади раздался стук захлопнутой двери. Михеев ощупью пошел по направлению к светлому синеватому пятну. Пятно оказалось куском ночного неба, видневшегося через чердачное окно. Он находился под самой крышей главного корпуса больницы.
«Ну, что же, будем ждать друга», — решил Михеев.
В окно дул свежий ночной воздух. Снизу доносились странные звуки, то поющие, то звенящие. Минутами слышались человеческие голоса.
Рядом с Михеевым из чердачной тьмы вдруг вынырнула бородатая низкорослая фигура. Михеев вздрогнул и отступил в сторону.
— Не пугайтесь, — полушопотом сказала фигура. — Я — Фролов.