Командиры рысью побежали исполнять приказание.
Через несколько секунд, гремя и звеня, прорезали воздух один за другим два пушечных снаряда. Забили отчаянную гремучую дробь десятки пулеметов. Опять рявкнули пушки.
Цепь партизанов подвигалась вперед перебежками. То в одном, то в другом месте ее вскакивало несколько одиночных фигур с винтовками. Стремительно пробегали вперед несколько десятков шагов и падали, как подстреленные, в хлеба.
Часть из них на самом деле не добегала до цели и падала в хлеба. То были или убитые или раненые бойцы. Скоро уже почти вся цепь выровнялась далеко впереди, где кончались ржаные поля и начинались ярко–зеленые луга. В перебежку с последним бойцом пошел командир, за ним Арон. Они, не останавливаясь, пробежали все расстояние до цепи и там в изнеможении упали на землю. С того места, где лежала цепь отряда, противник был хорошо виден. Точно темные кусочки вспаханной земли на светло–земельном поле виднелись лежащие фигуры противника. Партизаны стреляли уже по видимой цели.
Волной перекатывалась трескотня винтовок. Назойливо дробили слух пулеметы.
Командир уполз куда–то в сторону, и Арон остался один.
«Кой чорт»! — подумал он, слушая весь этот гром боя. — «Где уж тут можно приказывать».
Неизвестно почему, он вспомнил о Фене, о своей любви, и ему стало до слез больно за себя и за свою любовь. «Я так любил ее… Я так люблю» — шептал Арон.
«Та–та–та‑та!» — где–то близко во ржи долбил пулемет. Быстрота стрельбы стала отдаваться в сознании Арона каким–то магнитным зовом.
«Да–да–да‑да» — в такт пулемету дробила мысль. «Она не любит… она не любит… Да–да–да‑да». И вдруг он почувствовал нестерпимую усталость. И мозг и тело — все сразу потребовало покоя и неподвижности — сна. «Я устал, умереть бы», — сказал он себе.
«Нет, нет»! — вдруг встрепенулся весь он. «Надо действовать. Стыдно! Позорно!».
Арон встал во весь рост и пошел по цепи, изредка нагибаясь к бойцам. Наконец, горячка боя захватила его.
Арон стрелял, приказывал, помогал перетаскивать пулеметы; кругом сухо хлопали винтовки, рявкали и рыкали громами недалекие орудия. Дым и пыль, как серой вуалью, покрывали и обе цепи лежащих и стрелявших друг в друга людей, и даль, и голубое небо и солнце.
Подбежал командир и стал что–то говорить. Он кричал. Лицо его багровело от напряжения. Он казался исступленным. Косил глазами, дергал широким носом и шевелил большими рыжими усами. Бекеша с красной повязкой висела у него на затылке. А ворот грязной летней гимнастерки был расстегнут и обнажал рыжую волосатую грудь.
В промежутке залпы затихли, и Арон, наконец, услышал, что говорил ему командир.
— В атаку надо… Скорее! Разведка донесла. Они по балке уходят в лес. Надо не дать… — Опять загремел воздух от залпов и голос командира перестал быть слышным.
«Атака, так атака, — безвольно решил Арон. — Нужно. Гут».
Арон знаком показал командиру, что он на атаку согласен и выхватил «наган». В секунду затишья командир закричал, бежа вдоль цепи: «Товарищи, белая сволочь отступает. На штыки их. За мною, братцы! Ур–р–ра! За Советскую власть!»
«А–а–а‑а!» — прокатился вопль по цепи. Партизаны повскакивали и, стреляя на ходу, побежали вперед кривой, длинной лентой. Арон без фуражки, с револьвером в руке бежал рядом с командиром и тоже кричал. За ним, почти рядом бежали молча Борин, Михеев и Феня. Феня держала в руке браунинг. Ее серое платье было почти совсем разодрано в клочья во время пути по лесу. Оно превратилось в несколько лоскутов. Растрепанные волосы развевались пушистою волною. Глаза горели, искрились. Полураскрытый рот алел.
«Ур–ра»! — кричала цепь стрелков. На бегу стала смыкаться и сомкнулась вплотную стену, ощетиненную штыками.
Противник тем временем тоже стекался к оврагу. От врага выбивали частую дробь целые десятки пулеметов. Но пули ложились то ближе, то дальше наступавших, не попадая в цель. Оробелые пулеметчики больше смотрели на грозную лавину партизан, чем на прицел.
Кто–то возле оврага выбежал вперед, прокричав ура. Два офицера в погонах выбежали за ним, размахивая саблями и вызывая солдат и казаков из оврага. Пять человек последовало за ними, потом еще и еще. Пулеметы у оврага вдруг замолкли. И масса белых ринулась в контратаку.
«Ур–ра!!!» — кричала стена партизанов и бежала, выставив вперед штыки.
«Ура!! Ура!!» — кричала лавина белых, бежавших с ружьями на перевес. Промежуток между врагами все уменьшался и, наконец, закипел кровопролитный штыковой бой.