Успех большевиков 27–28 апреля был обеспечен не столько подпольной работой азербайджанских коммунистов (боевые дружины они создали в Баку только 28 апреля, когда переворот уже свершился), сколько участием в нём самых разнородных местных социальных и политических сил. Каждый оказался готов увидеть в приходе большевиков то, что ему хотелось. Бакинские рабочие – повышение зарплат, конец безработице и дешевый хлеб с Северного Кавказа. Бакинская буржуазия – возможность отправки своих товаров на традиционные рынки. Армяне и прочие национальные меньшинства – гарантию своей безопасности. Турецкие добровольцы – открытие коридора для помощи Советской Россией кемалистской Турции. Офицеры армии АДР – возможность быстро закончить войну в Карабахе победой и пробиться к находившимся в блокаде Нахичевани и Ордубаду. Даже исламисты из партии «Иттихад» и простые моллы заявляли о своей безоговорочной поддержке большевиков и пытались вступить в ряды Азербайджанской компартии: они, ориентируясь на риторику большевиков в отношении «мусульман», рассчитывали на то, что гонений на религию не будет. «Мусаватистские» администрации в уездах переименовывали после переворота себя в ревкомы. Военнослужащие армии АДР в одночасье стали «красными аскерами». Все они сменили трехцветный флаг со звездой и полумесяцем на одноцветно красный. Но то же со звездой и полумесяцем.
Возвращение большевиков к власти в течение первых двух недель выглядело исключительно декоративным. Российская Красная армия мыслилась азербайджанскими элитами как союзник, идущий на помощь кемалистской Турции в борьбе с мировым империализмом и грабительской политикой стран Запада в отношении «мусульманских народов». Такая трактовка событий лишь подтверждалась признанием независимости Азербайджана со стороны РСФСР 6 мая.
Ситуация стала стремительно меняться с приездом в Баку комкавфронта латышского коммуниста И.Т. Смилги. После 10 мая большевики приступили к реорганизации власти на местах и революционным преобразованиям, которые всего за пару недель затронули интересы всех без исключения слоев населения Азербайджана. Уже к началу 20-х чисел мая в азербайджанском обществе накопилось большое число тех, кто чувствовал себя «выброшенным из жизни» новой властью.
Свою роль в нагнетании обстановки сыграл и субъективный фактор: красные комиссары и политработники частей XI армией выработали за годы Гражданской войны на территории РСФСР определенные практики при обобществлении собственности. Действовать иначе в Азербайджане им было непривычно. Так, уполномоченный XI армии Бунимович приступил к обобществлению земель и передаче промыслов рабочим в равнинном Карабахе еще до формирования в Баку какой-либо правовой базы осуществления подобных мер. В условиях патриархальной деревни восточного Закавказья подобное поведение неминуемо вызывало конфликты, усугублявшиеся коммуникативными сложностями: крестьяне не знали русского языка, а красноармейцы – азербайджанского. Переводчиками между ними служила местная интеллигенция – в большинстве своем члены бывшей уездной администрации АДР, бывшие мусаватисты и иттихадисты.
Приезд Н. Нариманова 18 мая в Азербайджан не оказал принципиального влияния на ход уже запущенных процессов. Все те, кто еще недавно радовался приходу большевиков, полагая, что хуже, чем при старой власти, быть не может, стали склоняться к противоположному выводу. Неуклюжие действия Москвы в Закатальском вопросе и назначение на ответственные должности в Баку нетюрок отталкивали национально настроенные и протурецкие слои населения Азербайджана; запрет на преподавание ислама в школе и конфискация мечетских земель – религиозные круги; условия выборов в Советы, назначенных в Баку на конец 20-х чисел мая, – и тех, и других, а также мелких предпринимателей и домовладельцев.