Патриархальная и малограмотная азербайджанская деревня вынесла из декрета о земле лишь то, что у их деревенского моллы забирают его надел. Однако местной интеллигенции, состоявшей из помещиков-агаларов, не удавалось трансформировать растущее непонимание и недовольство политикой новых властей в организованное восстание: деревня им не верила. В своем большинстве крестьяне предпочитали не уходить далеко от своих домов, ограничиваясь созданием отрядов самообороны.
Нигде, за исключением Баку, у коммунистов не было возможности опираться на свою социальную базу – рабочих. Ни в Нухе, ни в Шуше, ни даже в Гяндже организованного интернационального пролетариата на момент апрельского переворота не было. Там, где существовали коммунистические ячейки, они оказывались заложниками армяно-мусульманского противостояния, зачастую функционируя независимо в среде разных этнических сообществ.
Как только в результате первых преобразований большевиков от них начали отворачиваться их же вчерашние союзники, в азербайджанской провинции сложилось ощущение, что коммунистов уже никто не поддерживает. Любое движение частей Красной армии стало восприниматься как начало её отступления к Баку или вовсе ухода из Азербайджана.
Несмотря на то что до Гянджинского восстания репрессии против представителей административного аппарата АДР, начавшиеся после 11 мая, командного состава старой армии и представителей имущих классов не носили системный характер и не отличались жестокостью, реорганизация вооруженных сил вывела в запас (фактически уволила) значительное число авторитетных офицеров, в том числе Дж. Казымбекова, М.М. Каджара и других. Все больше и больше становилось тех, кто получал основания опасаться за свое будущее, и недовольных тем, как коммунисты утверждаются в Азербайджане.
В такой обстановке уволенные в запас офицеры старой армии в Гяндже решаются на авантюру: поднять восстание в своих бывших частях, где оставалось еще много лично им преданных людей. Должной связи ни со скрывавшимися лидерами «Мусавата», ни с грузинским правительством, на помощь которого они рассчитывали, ни с азербайджанскими частями в Карабахе или Баку, ни с деревней, за исключением пригородных гянджинских сёл, у них не было. Была лишь уверенность, что в Азербайджане большевиков никто не поддерживает и, значит, достаточно зажечь искру, чтобы разгорелся пожар.
В самой Гяндже восстание поддержали все «мусульмане» и часть бывших деникинских офицеров. Армянское и немецкое население с оружием в руках встало на сторону большевиков. Населенный железнодорожниками пристанционный поселок восставшим приходилось брать с боем. Не получив поддержки от Грузии, стремившейся заключить мир с Советской Россией, очень быстро повстанцы оказались в плотном кольце всё прибывавших и прибывавших красноармейских частей. Азербайджанские войска за пределами Гянджи не только не оказали поддержки восстанию, но даже порой, пусть и без большой охоты, оказывали содействие его подавлению.
Армейское командование большевистских сил в Азербайджане, от которого постоянно из Москвы требовали отправки частей на Польский фронт, при отсутствии значительных сил и резервов, опасаясь всеобщего восстания, начало стягивать свои войска к критическим объектам инфраструктуры: железным дорогам, крупным городам. В азербайджанской провинции это было воспринято как начало отступления коммунистов из страны. По мере ухода красноармейцев власть на местах стали захватывать местные авторитетные лица, как это случилось в Закаталах, на Мугани, часто это были моллы и помещики.
В условиях ухода Красной армии и опасений перед возможным началом наступления армян командование азербайджанских частей в Карабахе решает предложить местным тюркским большевикам организовать что-то вроде коалиционного правительства и, не найдя с ними общий язык, решает их арестовать. Однако после того, как стало ясно, что большевики пришли на Южный Кавказ всерьез и надолго и никуда уходить не планируют, большая часть восставших начали расходиться по домам, а их лидеры бежали за границу.