Если говорить о формальной стороне дела, то век «полицейского социализма» был недолог. Первая зубатовская организация появилась в мае 1901 года, а уже летом 1903 года С.В. Зубатов, после того, как его сподвижникам не удалось «оседлать» всеобщую стачку в Одессе, был смещен с поста начальника Особого отдела Департамента полиции и выслан во Владимир. Однако, если иметь в виду, что практика зубатовцев выявила широкие возможности манипулирования рабочей массой, использовавшиеся впоследствии монархическими организациями, то следует признать значительное влияние «полицейского социализма» на последующие действия правительства в т. н. «рабочем вопросе». Стоит особо отметить, что среди рабочих под самодержавием понималось не государственное устройство, а произвол полиции и бюрократической администрации. Само слово «царь» сохраняло свой сакральный характер в массовом восприятии даже после событий 9 января 1905 года.
Еще более сильны были монархические настроения среди крестьян. Крестьянство, составлявшее примерно 80 % населения, сохранило в своем абсолютном большинстве ментальность XVI–XVII веков и продолжало существовать в рамках норм традиционного общества со всей сопутствующей атрибутикой: обычным правом, верой в богоизбранность верховной власти (в лице царя), устной передачей информации и коллективного опыта, патриархальной культурой, жесткой регламентацией личной жизни со стороны семьи и общинной администрации.
Уклад жизни большой крестьянской семьи, включавшей в себя три поколения, определялся укорененными в течение веков традициями, имевшими экономическую основу. Необходимость обеспечить своим дочерям приданое (включая т. н. «наряд») заставляла «большаков» крепко держаться за старинные схемы распределения трудовых обязанностей в семье, избегая при этом, по возможности, общих разделов хозяйства. В конце XIX века занятие отхожими и местными промыслами, уход в город для работы по найму, ремесленное производство на заказ и на рынок перестают быть редкостью, но в основном практикуются в бедных нечерноземных губерниях. Серьезным препятствием на пути к экономической самостоятельности крестьян (равно как и мещан) было сохранение пережитков крепостного права, выражавшееся в обязательной приписке их к данному сословному обществу. В глазах просвещенного современника это выглядело как «приписная сословная крепость»[31]. Из-за этого крестьянин не только был ограничен в выборе занятия, но даже отлучиться не мог без согласия «мира» или земского начальника с места проживания. Крестьянские и мещанские общества имели право ссылать своих сочленов в Сибирь, для крестьян сохранялись телесные наказания (до 1904 года). Абсолютное большинство крестьян оставались неграмотными. Российским крестьянам было чуждо логическое мышление, имеющее в своей основе причинно-следственную связь. Мышление русских крестьян было конкретно-действенным и в то же время образным, мифопоэтическим. Как заметил в свое время В.Г. Короленко, «мир действительных отношений был крестьянам совершенно непонятен и поэтому враждебен»[32]. Русский крестьянин жил в мире мифов. Главным из них был миф о «великом государе» — враге помещиков и чиновников, отце крестьянского народа. Еще один популярный миф — о сказочной стране Сибири, где нет бар и чиновников, и где царь готов раздавать землицу всем желающим. Под влиянием этого мифа в 1880-х годах началось стихийное движение переселенцев в Сибирь, которое с перерывами продолжалось и в 90-е годы, и в начале
XX века. И хотя Сибирь многим из крестьян вышла боком, миф о том, что в Сибири «солдатчества не будут требовать до третьего поколения, а о податях и помину нет»[33] продолжал жить в новых поколениях крестьян.