— А что Сильвия? Ей как раз сейчас здесь делать нечего. С автоматом бегать — не её уровень. Сами справимся. А аналитиков и без неё достаточно, — возразила Герта.
— Да как сказать, — Людмила смотрела на вещи глубже, — не те из нас аналитики. Сегодня мы одно дело сделаем, а что вследствие этого завтра начнётся?
— Что завтра начнётся — завтра и решим, — сказал, отворачиваясь от окна, Мятлев. Ему хотелось немедленных действий, и не только мести (хотя и её тоже), а созидательной деятельности по наведению в стране настоящего порядка. Важнее же всего — возможность в последний момент перехватить инициативу, удержать власть и впредь выступать на переговорах с Императором, как самостоятельная, независимая сила. Не изучал Леонид Ефимович как следует историю Варшавского восстания, иначе не повторял бы ошибку Бура-Комаровского[5].
— Нет, так не положено, — уже более жёстким тоном возразила Вяземская. — Одно дело, когда мы там у вас импровизировали, действовали в условиях крайней необходимости. А самостоятельно в другой стране смену государственного строя всемером устраивать… Нет, так не пойдёт. На то верховное главнокомандование имеется.
— Вдевятером, — машинально поправила Герта, — если Уварова и Фёста считать. А так ты права, пожалуй. Это я погорячилась… — Она выразительно посмотрела на Мятлева. Мол, и ты в моей горячности виноват.
— Давай сначала то, что нам непосредственно приказано, исполним. Дипломатический ужин в честь главы сопредельного государства — это тебе не офицерские посиделки. Потом отзовём Фёста и предложим. Как он скажет, так и будет.
Поужинали наскоро, аппетита не было почти ни у кого, адреналин в крови ещё присутствовал в достаточных количествах.
— Я бы предложил прогуляться по вечерней Москве, — сказал Фёст, — ничего более осмысленного мы сейчас предпринять не можем. Времени у нас неограниченно. Можем хоть месяц отдыхать, а там стрелки остановлены, как на шахматных часах. Попросим местных товарищей принять бразды правления и окружить нас заботой «согласно законов гостеприимства».
Насколько мне известно, да вот и Леонид Ефимович подтвердит — этот город, ваше высокопревосходительство, во множество раз безопаснее нашего с вами. Самодеятельной преступности здесь, считайте, нет, только профессиональная, которая уличным хулиганством не занимается, наоборот, сама бдительно следит, чтобы всякие отморозки ей лишних проблем с властями не создавали. Наркомании и наркоманов тоже нет, кокаином, гашишем и опиумом больше в великосветских салонах и на богемных сборищах балуются, как у нас до Первой мировой. Ну и постовые городовые на каждом перекрёстке стоят, в пределах зрительной и звуковой (свистком) связи…
— Прямо рай земной у них здесь, получается, — недоверчиво хмыкнул президент. — Отчего же у нас, что в России, что в США, преступность непрерывно растёт, причём становится всё более агрессивной и немотивированной?
— Ну, Георгий Адрианович, — не выдержал уже Секонд. — Вы же юрист всё-таки, неужели нужно столь очевидные вещи растолковывать? Видно, на вашем факультете чему-то не тому учили. И Маркса с Энгельсом, наверное, на семинарах игнорировали. Вы же успели эпоху тотального марксистско-ленинского образования застать?
— Да практически уже и нет. Во время перестройки, когда я только поступил, на эти науки уже внимания почти не обращали. Другие имена в моде были. Но вы откуда про всё это знаете? Здесь тем более «исторический материализм» и «научный коммунизм» ни к чему.
— Исключительно из чистого любопытства почитывал. Хотелось понять, как такие заумные теории к государственному перевороту и Гражданской войне привели. А когда с братцем, — он кивнул в сторону Фёста, — познакомились, пришлось всерьёз заняться. Семьдесят лет вашей советской истории — весьма увлекательный феномен…
— Так не совсем понятно, как вы Маркса с Энгельсом и проблему преступности у нас и у вас увязываете, — задал вопрос до того молчавший Журналист.
— Ничего нет проще, Анатолий. Бытие всё-таки определяет сознание, хотя последнее время политологи утверждают, что наоборот, — ответил Фёст. — Если вы помните, царская Россия по уровню уголовной преступности занимала одно из последних мест в цивилизованном мире, и число заключённых на душу населения было ровно в пятнадцать раз ниже, чем сегодня у нас в РФ. Для примера ещё напомню, что при Муссолини мафия в Италии была практически сведена к нулю и на двадцать лет «залегла на дно». А как только американцы Италию освободили, первым из демократических институтов возродилась именно мафия. Интересный факт, да? Так вот в здешней России с самой Гражданской войны шла целенаправленная борьба не только с «причинами преступности», как это декларировали большевики, а прежде всего с её носителями, поскольку победившая «белая» власть хорошо усвоила, что уголовники для коммунистов — «классово близкие» и являются своеобразной «питательной средой» для советской власти. Так называемые «честные люди» ей невыгодны и политически и экономически. Как, впрочем, и нынешней эрфэшной. Вот мелочь вроде бы, а меня наповал сразила — с появления первых личных автомобилей и по сей момент в СССР, теперь РФ, существует норма — «угон без целей хищения». Кража костюма из магазина — всегда кража, поносить ты его взял или насовсем. А машину, оказывается, можно как бы и не украсть… Всё вокруг народное, всё вокруг моё!
5
Генерал Тадеуш Комаровский (кличка Бур), руководитель Армии Крайовой в 1943–1944 гг. Организатор и руководитель Варшавского восстания 1944 г., целью которой было захватить столицу до подхода Красной Армии и передать власть лондонскому эмигрантскому правительству. Восстание было немцами подавлено, Комаровский сдался в плен.