— Очень даже вероятно, что вы правы. Но опять-таки в этом деле может быть скрыто нечто иное, не лежащее на поверхности. А что, если вам продолжать эту общую линию? Но в то же время я должен опираться на факты.
На самом-то деле я обдумывал довольно туманный план, что-то вроде второй линии обороны на случай, если возникнет необходимость в ней. Своего рода контрудар. Задача, если мои дела пойдут совсем уж плохо, заключалась в следующем: как доказать присутствие Джанота на месте преступления с помощью показаний какого-нибудь третьего лица, объективного свидетеля. Ведь в тот злополучный вечер кто-то мог видеть машину Эрла, кто-то мог узнать и его самого. Эрла это связало бы по рукам и ногам.
Однако до этого дело не дойдет. Машина заработала, и началась облава на меня, завертелись огромные, отлаженные и мощные механизмы, но в то же время крутились они вслепую.
— Нет, вы, конечно, должны работать с фактами, которые вам предоставлены, — согласился со мной Рой. — Но, пожалуй, неплохо будет, если я проверю свою догадку. И позабочусь о том, чтобы мы ничего не пропустили в недавних политических событиях.
В тот момент, когда я молча кивнул ему в знак согласия, я обратил внимание на картину над его головой на стене, к которой он прислонялся. И чуть было не вскрикнул.
Да, разумеется. Я забыл о том, что повесил здесь эту картину Луиз Паттерсон года два тому назад. Приобрел я ее в галерее Льюиса, на ней были изображены в профиль два лица: бровь, глаз, губы и подбородок. Они смотрели друг на друга вполне в манере Луиз Паттерсон. Одно из них — жадно, другое — со скептической ухмылкой. Думаю, она назвала картину «Этюд о злобе».
Эта деталь обстановки моего кабинета была настолько всем знакома, что убери я ее сейчас — я пропал. Но пока я смотрел на нее, а потом отвел взгляд в сторону, я по-настоящему понял, какую опасность она для меня представляет. Значит, она должна оставаться здесь, хотя в любой момент кто-нибудь может увязать одно с другим. А такой связи быть не должно.
— Да, — машинально сказал я Рою, чувствуя, как во всех интимных частях моего тела проступил холодный пот. — Почему бы вам этим не заняться? Возможно, мы оставили без внимания какие-то изменения в деловой жизни или политике.
— Я думаю, это упростит дело, — сказал он и отошел от стены, где висела картина. — Не забудьте, в конце прошлой недели Джанот уехал в Вашингтон. Я лично думаю, что существует какая-то связь между этой поездкой и приказом о срочном розыске, который мы получили.
Рой задумчиво прошел по толстому ковру и скрылся за дверью, ведущей в его кабинет.
Когда он ушел, я долго еще сидел на месте, глядя на украшавшую стену картину. Она всегда мне нравилась.
Нет. Она должна остаться здесь.
Эдвард Орлин
Заведение Гила снаружи и внутри выглядело как дешевый ресторанчик. Такая досада, что меня не направили к Ван-Барту. Что ж, ничего не поделаешь.
Ресторанчик я нашел по телефонной книге, он оказался совсем недалеко, и то слава Богу. Я добрался до него за двадцать минут.
Взял с собой томик «Войны и мира», который только что начал читать, а по дороге купил ежеквартальный журнал «Криэйтив». Я оказался там в начале второго, когда подошло время ленча, и начал с того, что подкрепился. Еда была отвратительная. Но ведь все мои расходы будут оплачены, поэтому когда я закончил, то вытащил записную книжку и пометил: «Ленч — 1,5 доллара. Такси — 1 доллар». На минуту задумался о том, чем бы занялся Страуд, если бы зашел в подобную забегаловку, и добавил: «Четыре виски с содовой — 2 д.».
Прикончив кофе и ломтик пирога по крайней мере трехдневной давности, я огляделся. Действительно, передо мной было нечто, добытое при раскопках археологической экспедицией. В углах — кучи опилок, а на стене за моей спиной висела гирлянда, видимо оставшаяся от последнего банкета: «Поздравляем тебя, дружище!» — кажется, так.
В конце длинного помещения я увидел стойку. И не поверил своим глазам. За ней находилась самая настоящая свалка. Я увидел колеса, шпаги, лопаты, консервные банки, обрывки бумаги, флаги, картины — не одна сотня выброшенных вещей, именно выброшенных.
После того как я заплатил за ленч восемьдесят пять центов (ах я мошенник!) и сразу почувствовал тяжесть в желудке, я взял томик Толстого, «Криэйтив» и направился к стойке.