— Почему?
— Такое уж здесь заведение. Может, он и эксцентричен, но только болван станет заходить в эту дыру и часами разговаривать с хозяином.
— Продолжайте.
— Пожалуй, нам дали правильное описание внешности незнакомца, к нему ничего не могу добавить, кроме того, что он шатен и коротко подстрижен.
— Ясно. Что еще? А насчет блондинки?
— Ничего.
— Действительно не ахти как много.
— Подождите. Он, несомненно, пьяница. Четыре-пять лет тому назад бывал здесь каждый вечер, и домой его приходилось отправлять на такси. Гил считает, что тогда он был газетчиком и про работу в рекламном агентстве ничего не говорил. А до того, как поступить в газету, он вместе с женой держал таверну вроде этой где-то на севере штата.
— Так. Пьяница. Когда-то вместе с женой держал таверну. Возможно, газетчик, эксцентричный, коротко подстриженный шатен. Не много, но все же кое-что. Все?
— Все. А за последние восемь или десять месяцев был здесь всего раза два. Так что мне делать? Возвращаться в редакцию?
Трубка молчала, и на какой-то миг в моей душе зашевелилась надежда.
— Я думаю, нет, Эдди. Был же он там два дня назад, может и снова заглянуть. А вы поработайте еще с владельцем таверны. Вспомните психоанализ, попытайтесь узнать еще какие-нибудь подробности. Выпейте с ним стаканчик-другой.
О Господи!
— Знаете, этот человек — бездонная бочка.
— Ладно, если понадобится, напейтесь с ним. Но не очень сильно. Потолкуйте с посетителями. Во всяком случае, околачивайтесь там, пока мы вас не отзовем или не пришлем смену. Какой адрес и номер телефона?
Я сообщил ему то и другое.
— Хорошо, Эд. Если добудете еще что-нибудь, сразу же звоните нам. Помните, это срочная работа.
Я так и думал. Вернулся к стойке, в голове чуточку шумело от выпитого пива. Никакой возможности вчитаться в журнальную статью, тут нужна ясная голова. Один из посетителей орал хозяину: «Ладно, сознайтесь, что у вас этого нет. Я прошу показать мне mot de passe[9] вашего знаменитого музея, если его можно так назвать».
— Говорить непонятно не разрешается. Если хотите посмотреть что-нибудь, попросите об этом на простом человеческом языке.
— Я и говорю на простом языке. На простом, обыкновенном французском языке. Сознайтесь и налейте нам пива. Такого у вас нет.
— Ладно, ладно, я поставлю вам пиво. Но что это за штука? Как это пишется? И больше ни о чем не спрашивайте по-французски. Здесь это не принято, ясно?
Слава Богу, на стойке, в самом конце, лежала газета. Утренняя. Что ж, часа два можно убить.
Джордж Страуд-8
Когда все разошлись выполнять свои поручения, я пригласил к себе Эмори Мафферсона. Его пухлое лицо, как всегда, хранило траурное выражение, мысли беспорядочно метались, карие глаза все время стремились выскочить из-под толстых стекол очков, и я уверен, что он дальше десяти футов ничего перед собой не видел, но все равно я чувствовал в нем серьезного журналиста и увлеченного исследователя.
— Как идет дело с Субсидируемыми? — спросил я.
— Нормально. Я все объяснил Берту, и мы заканчиваем статью вместе.
— Берт, конечно, все понимает?
Лицо Эмори помрачнело.
— Не хуже меня, — сказал он наконец. — А может, и лучше. Знаете ли, меня не покидает чувство, что в основе этой идеи лежит нечто здравое. Это новый, революционный взгляд на социальное обеспечение.
— Тогда что же вас тревожит?
— А как можно произвести революцию без революции?
— Да предоставьте это Берту Финчу. У него есть ваши записи, созданные для «Фьючеруэйз», а уж он сумеет интерпретировать факты так же широко, как вы это делали без него. А что, если впредь вы дадите ему продолжать дело самостоятельно?
Эмори вздохнул.
Если я правильно понимал его, то не единожды после ленча он не занимался научными исследованиями в библиотеке или не брал интервью у корифеев страхового дела, а проводил время в Белмонте, на стадионе «Янки», а то и дома в постели.
— Всему хорошему в свое время приходит конец, Эмори.
— Наверно, так оно и есть.
Я резко перешел к делу:
— В данный момент я вынужден выполнять особое поручение, не связанное с нашими внутренними делами. А меж тем произошло одно из самых сенсационных убийств года, дело это, без сомнения, раздуют, и рано или поздно нашему журналу понадобится пространный рассказ о нем.