С минуту маленький метеор метался по дому — вверх, вниз, в прихожую, — затем исчез. Джорджетт вернулась выкурить свою первую сигарету и выпить еще чашечку кофе. И сказала, глядя на меня сквозь тонкую пелену дыма:
— Джордж, а ты не хотел бы вернуться в газету?
— Боже избави. Хватит с меня этих острых ощущений.
— Я как раз это и хотела сказать.
— Что именно?
— Не по душе тебе «Краймуэйз». Собственно говоря, тебе не нравится все издательство Джанота. Ты хотел бы придать ему противоположное направление.
— Ты ошибаешься. Это совсем не так. Я люблю эту старую карусель.
Джорджетт в нерешительности помолчала. Казалось, я чувствовал, какую работу проделал ее разум, прежде чем она рискнула выразить словами свои мысли.
— Я не верю, что квадратными пробками можно заткнуть круглые дыры. Это слишком дорого обойдется. Ты со мной не согласен, Джордж? — (Я принял озадаченный вид.) — Я хочу сказать, вернее, мне так кажется, когда я порой задумаюсь об этом, что ты был гораздо счастливее, да и я тоже, когда мы держали придорожную закусочную. Разве не так? Точно так же нам было намного веселей, когда ты был сыщиком на ипподроме. Господи, да и ночная работа на радио. Сумасшедшая работа, но мне она нравилась.
Доедая вафлю, я попытался угадать, какие воспоминания охватили ее в эту минуту. Табельщик на строительстве, сыщик на ипподроме, владелец закусочной, газетный репортер, затем консультант рекламного отдела и наконец — что? Что я такое теперь?
Оглядываясь на свои прошлые занятия, я не мог решить, какое из них доставляло мне больше радости или досады. И я знал, что затрагивать этот вопрос, даже походя, — пустая трата времени.
Время.
Ты карабкаешься, как мышь, по старому, медлительному маятнику больших часов. Время. Пробегаешь по циферблату, перескакивая через огромные стрелки, бродишь в хитросплетении зубчатых колес, балансиров и пружин часового механизма, рыскаешь в запутанном лабиринте с ложными выходами, естественными ловушками и искусственными приманками, ищешь настоящий выход и настоящую добычу.
Потом часы бьют один раз — пора уходить, надо сбежать вниз по маятнику и снова стать узником, спасающимся через одну и ту же лазейку.
Ибо часы, отмеряющие времена года, все приобретения и утраты, порции воздуха, которым дышит Джорджия, рост Джорджетт, цифры, дрожащие на циферблате приборной доски у меня внутри, эти гигантские часы, которые устанавливают порядок и жесткие рамки даже для хаоса, — эти часы никогда не менялись, никогда не изменятся и никому не позволят изменить себя.
Тут я заметил, что гляжу в пустоту. И сказал:
— Нет, я самая круглая пробка, какую тебе приходилось видеть.
Джорджетт расплющила сигарету и спросила:
— Ты поедешь в город на машине?
Я подумал о встрече с Роем и Хагеном в баре «Силвер Лайнинг».
— Нет. И домой, возможно, приеду поздно. Я тебе позвоню.
— Хорошо, я отвезу тебя на станцию. Может, сама ненадолго съезжу в город после ленча.
Допив кофе, я пробежал глазами газеты — ничего нового. Рекордное ограбление банка в Сент-Поле, но это не для нас. Пока Джорджетт отдавала распоряжения Нелли, я надел пальто и шляпу, вывел машину из гаража и посигналил. Когда Джорджетт вышла, пересел и уступил ей место за рулем.
На Марбл-роуд в то утро было свежо, но не холодно, небо было ясным. От недавней снежной бури еще остались шапки снега на коричневых лужайках и далеких холмах, которые можно было видеть сквозь черное кружево голых веток деревьев. Миновав Марбл-роуд, пристанище преуспевающих администраторов, разоряющихся боссов и упрямо стоящих на одном уровне торговцев, мы проехали мимо солидных, но слегка тронутых непогодой огромных каменных коробок коренных граждан городка. За городской чертой, где кончалась Марбл-роуд, по холмам были разбросаны участки покрупней. Они стоят кучу денег. Года через три мы тоже приобретем несколько акров земли.
— Надеюсь, сегодня я подберу подходящие портьеры, — сказала Джорджетт между прочим. — На той неделе никак не могла выбрать время. Просидела у доктора Долсона битых два часа.
— Да? — И тут я понял, что ей хочется чем-то со мной поделиться. — И как у тебя дела с доктором Долсоном?
Джорджетт говорила, не спуская глаз с дороги.
— Он надеется, что все пройдет нормально.
— Надеется? Так он и сказал?
— Он уверен в этом, насколько можно быть уверенным в чем бы то ни было. В следующий раз я должна быть в полном порядке.
— Прекрасно. — Я накрыл ладонью ее руку, лежавшую на руле. — А чего ради ты скрывала это от меня?