Джи Даблъю тихо засмеялся.
– Ну, посмотрим… А пока поезжайте в Нью-Йорк сегодня же, не теряя времени зря, и возьмите на себя руководство фирмой. Мы с мисс Уильямс пока останемся здесь, в тылу… Хотя у нее и кислый вид, как у квашеной капусты, но могу заверить вас: она настоящее сокровище.
– Может, мне еще поторчать здесь немного, покуда вас не осмотрит знающий специалист?
– Доктор Глисон накачал меня какими-то лекарствами, и мне сейчас куда лучше. Я дал телеграмму своей сестре Хэйзл, она работает в школе в Уилмингтоне. Только ее я довольно часто вижу после того, как умерли родители… Она будет здесь сегодня же днем. Здесь и проведет свои рождественские каникулы,
– Мортон сообщил вам утренние котировки? Стремительно ползут вверх… Не видел ничего подобного…
– Знаете, Дик, я собираюсь продавать, а потом затаиться, немного отдохнуть… Вы и представить себе не можете, как этот бизнес вытягивает из вас все жилы…
– Из вас и Пола Уорбурга, – добавил Дик.
– Может, все дело в возрасте, – сказал Джи Даблъю, закрывая глаза.
Дик пристально глядел на него. Лицо шефа покрылось сеткой морщин землистого и фиолетового цвета.
– Ну не расстраивайтесь, Джи Даблъю, – сказал Дик и на цыпочках вышел из его спальни.
Он сел на одиннадцатичасовой поезд и прибыл в офис вовремя, чтобы как можно разгрести все завалы. Всем он говорил, что у Джи Даблъю легкий грипп и что ему придется провести несколько дней в постели. За время их отсутствия в конторе накопилось столько работы, что он дал своей секретарше мисс Хиллз доллар на ужин и попросил вернуться на работу в восемь вечера. Для себя заказал в кулинарии несколько бутербродов и кофе.
Он освободился только к полуночи. В пустых коридорах темного здания он столкнулся с двумя старыми уборщиками с ведрами и щетками в руках. «У старика бледное, одутловатое лицо», – отметил он. Выпавший недавно снег, превратившийся теперь в слякоть, придавал Лексингтон-авеню какой-то захолустный вид, словно это была улица в покинутой всеми деревне. Он повернул в верхнюю часть города. Сырой, холодный ветер хлестал по лицу. Он думал о квартире на Пятьдесят шестой улице, в которой полно материнской мебели с позолоченными стульями в передней, со всеми этими ветхими предметами, знакомыми ему с самого детства, с книжкой «Олень у бухты», с гравюрами римского форума в его комнате, кровати из клена с полосатыми матрацами. Он все это явственно увидел теперь перед глазами, а ветер все сильнее задувал ему в лицо.
«Плохо, конечно, когда его мать там одна, но еще хуже, когда она в лечебнице Святого Августина», – рассуждал он сам с собой.
Он остановил первое же такси, прыгнул на мягкое пружинистое сиденье и поехал в ресторан «63».
Там было так тепло, так уютно. Девушка с серебристыми волосами из гардероба, помогая ему снять пальто и шарфик, продолжала, как всегда всю эту зиму, подшучивать над ним, напоминая о его пьяных обещаниях отвезти ее в Майами и помочь ей сделать целое состояние на скачках в Хайали. Он постоял немного, глядя через открытую дверь в салон с низким потолком, где видел столики, стаканы, головы с прилизанными волосами и пышными прическами, поднимающийся спиралью к красноватым ярким фонарям сигаретный дым. Он заметил черную шевелюру Пэт Дулиттл. Она сидела в отдельной нише с Реджи и Джо.
К нему подбежал, потирая руки, официант-итальянец:
– Добрый вечер, мистер Севедж, давненько вас не было. Мы скучали по вас.
– Был в Вашингтоне.
– Ну как там, холодно?
– Средне, – ответил Дик, опускаясь на диванчик красной кожи рядом с Пэт.
– Вы только посмотрите, кто к нам пришел! – сказала она. – А я думала, что вы заняты сейчас тем, что отравляете сознание американской публики под сенью Капитолия.
– Неплохо бы отравить несколько этих западных законодателей, – бросил Дик.
Реджи потянулся за бутылкой.
– Вот, наливаю тебе, Алессандро Борджиа… Думаю, теперь ты пьешь бурбон, коли поякшался с этими призванными на государственную службу отцами-законодателями.
– Конечно, бурбон, ребята… Как я устал… Нужно съесть что-нибудь… Я даже не ужинал… Только что с работы…
Реджи был уже прилично пьян, как, собственно, и Пэт. Джо – чуть потрезвее, но впала в глубокую задумчивость. «Нужно воспользоваться сложившейся ситуацией», – подумал Дик, обнимая Пэт за талию.
– Ну-ка, признавайся, ты получила мою телеграмму?
– Ах, как я смеялась, чуть животик не надорвала, – ответила Пэт. – Боже, Дик, ну разве не приятно, что ты снова с нами, с пьющим классом?
– Послушай, Дик, – обратился к нему Реджи, – тут ходят слухи, что этот слабохарактерный старик отбросил коньки…
– У мистера Мурхауза острый приступ несварения желудка… Когда я уезжал, ему стало значительно лучше, – сказал Дик, чувствуя, что говорит очень уж серьезным тоном.
– Отказ от выпивки их всех в конце концов доконает, – сказал Реджи.
Девушки засмеялись. Дик опрокинул один за другим три стаканчика бурбона, но легче ему от этого не стало. Он чувствовал, насколько измотан, муки голода его, наверное, вконец доконают… Он энергично вертел головой в поисках официанта, чтобы узнать у того, куда подевалось заказанное им филе-миньон, но вдруг услыхал, как Реджи забормотал, неуверенно растягивая слова:
– В конце концов мистер Д. Уорд Мурхауз – не человек… это всего лишь имя… А когда заболевает не человек, а имя, то не жалко.
Дик почувствовал, как кровь прилила к лицу от охватившего его гнева.
– Он – один из шестидесяти самых важных фигур в нашей стране! – возмутился он. – Не забывай, Реджи, что ты от него получаешь деньги…
– Боже мой! – закричал Реджи. – Тоже мне, отважный всадник на коне! Нечего задаваться!
Пэт, засмеявшись, повернулась к Дику.
– По-моему, в Вашингтоне таких, как он, превращают в святош.
– Ничего подобного. Послушай, я тоже люблю пошутить, как и любой другой. Но когда заболевает такой человек, как Джи Даблъю, который, может, сделал гораздо больше всех, чтобы сформировать общественное мнение в нашей стране, то все эти глупые остроты первокурсников отдают дурным вкусом.
Реджи, конечно, был пьян. Теперь он говорил неразборчиво, с южным акцентом.
– Ну, братец, не знаю, как ты, кто такой мастер Мурхауз, но ты… Ты такой же раб с нищенской зарплатой, как и все мы, горемычные…
Дик хотел промолчать, не реагировать, но никак не мог совладать с собой.
– Нравится тебе или нет, но формирование здравого общественного мнения – это одна из самых важных задач в нашей стране. Если бы не оно, американский бизнес давно оказался бы в большой беде… А сегодня нам может нравиться, как развивается американский бизнес, может не нравиться, но он – это уже неопровержимый факт, точно такой, как существование Гималаев, и никакими шуточками и прибауточками этого не изменить. Только благодаря работе с общественностью, рекламе, паблисити, можно защитить бизнес от чокнутых недоумков с выпученными глазами, от демагогов всех мастей, всегда готовых бросить разводной гаечный ключ в шестеренки индустриальной машины.
– Ты слушай, слушай! – крикнула Пэт.
– Ну, так вот. Ты первый завопишь, когда они резко сократят доходность от закладных листов, которые у тебя есть только благодарю старику, – зло выговаривал ему Дик.
– Сенатор, – теперь уже нараспев произнес Реджи, подкрепившись еще одним «старомодным» коктейлем, – позвольте мне вас поздравить… вас… всей душой… от всего сердца, по случаю вашего служения этому великому Содружеству, протянувшемуся от великого Атлантического океана до славного и великого Тихого.
– Да заткнись ты, Реджи! – крикнула Джо. – Дай ему спокойно доесть бифштекс.
– Дик, ты, конечно, можешь и зайца заставить зажигать спички, – сказала Пэт. – Но если серьезно, то ты прав.
– Нужно быть реалистами.
– Кажется, он злится из-за твоего повышения! – засмеялась Пэт, откинув голову.
Дик кивнул, широко улыбнувшись. Теперь, после того как он поел, ему стало гораздо лучше. Он еще раз заказал выпивку для всех и завел разговор о том, не поехать ли им всем в Гарлем, в «Маленький рай», потанцевать там. Сейчас он не поедет домой, все равно не сможет уснуть, нужно немножко расслабиться после всех этих тревог. Пэт Дулиттл с радостью согласилась, но сказала, что у нее нет денег ехать туда.