Все засмеялись. Мэри чувствовала себя в эту минуту старой строгой учительницей, наблюдающей за потасовкой двух мальчишек перед ее столом.
– Все, тишина на митинге! – приказала она.
Руди, запыхавшись, поправлял галстук и приглаживал растрепанные волосы.
– Я так и не сказал того, что хотел. Товарищ Френч, может, вам будет приятно узнать о том, что один знакомый вам товарищ прибывает завтра утром на «Аквитании»… туристским классом…
– Руди, ты не врешь?
– Сам видел каблограмму.
Мэри от нетерпения приехала в порт очень рано, и ей пришлось ждать целых два часа.
Чтобы скоротать время, она пыталась читать газеты, но текст перед глазами расплывался. В зале морского вокзала было очень жарко, а на улице – ужасно холодно. Она все суетилась, не зная, куда себя деть, покуда, наконец, не увидела громадную черную стену из листовой стали с рядами светящихся изнутри иллюминаторов, медленно проплывающую мимо открытых дверей входов в вокзал. Она так хотела, чтобы его длинные нежные руки поскорее снова обняли ее, чтобы вновь в ее ушах раздался его хрипловатый режущий голос. Все тело ее, казалось, ныло от томления. Ее все время не покидала безотчетная тревога, она гнездилась где-то в глубине головы у затылка. За все это время она от него не получила ни одного письма.
Вдруг она увидала его. Он спускался по трапу со своим старым плетеным чемоданом. На нем – новый немецкий плащ с поясом, но старая кепка. Она подошла к нему. Посмотрела ему в лицо. Он ее обнял, но не крепко, а так, на ходу, и даже не поцеловал. В голосе у него появились странные нотки.
– Хелло, Мэри… Не ожидал тебя увидеть здесь… Знаешь, мне нужно всегда оставаться незаметным.
Она чувствовала, что он что-то скрывает. Он нервно перебрасывал чемодан из одной руки в другую.
– Увидимся через несколько дней… Сейчас у меня полно работы… я очень занят…
Он повернулся и, не сказав больше ни слова, сбежал с пристани. Она, задыхаясь пробивалась сквозь сутолоку уличной толпы к надземке на Девятой авеню. Когда открыла дверь квартиры, новые ярко-красные шторы на окнах, казалось, обожгли ее огнем.
У нее не было сил вернуться на работу. С каким лицом она будет смотреть на ребят, на знакомых сотрудников – ведь все давно привыкли видеть их всегда вместе. Позвонив в контору, она сказала, что у нее сильный грипп и ей придется пару дней пролежать в постели. Весь день она провела в мучительном одиночестве в пустой квартире. К вечеру уснула на кушетке. Вдруг проснулась, услыхав чьи-то шаги в коридоре. Нет, это не Дон. Шаги удалялись вверх по лестнице. Потом она уже не могла заснуть.
Утром ее разбудил телефонный звонок, как раз в ту минуту, когда она прилегла, чтобы немного вздремнуть. Звонила Сильвия Голдштейн. Она сказала, что сочувствует ей, интересовалась, как она себя чувствует, не нужно ли чего. Она готова ей помочь.
– Нет-нет, все хорошо, не стоит беспокоиться, – ответила Мэри торопливо мертвым голосом, – но ей все же придется провести, весь день в постели.
– Ну, надеюсь, ты знала о том, что произошло между товарищем Стивенсом и товарищ Лихтфилд… вы ведь всегда были с Доном вместе… очень близки… в Москве они поженились… это английский товарищ… вчера вечером она выступала на большом митинге в Бронкс Казино… у нее копна рыжих волос, просто потрясающая… но девочки говорят, что волосы у нее крашеные. Многие из наших товарищей и не знали, что вы порвали друг с другом… Боже, какие все же грустные события происходят подчас в профсоюзном движении, не находишь?
– Так это же произошло давным-давно, – соврала Мэри. – До свиданья, Сильвия. – Она повесила трубку.
Позвонила знакомому бутлегеру, попросила привезти ей бутылку джина.
На следующий день кто-то постучал в дверь. Мэри, чуть приоткрыв ее, увидала в щелку Аду. От нее, как всегда, разило сильными французскими духами «Форе вьерже», а на плечах красовалась чернобурка.
– Ах, Мэри, дорогая, я так и знала, что что-то случилось… Знаешь, иногда я становлюсь ясновидящей. И вот когда ты не пришла на концерт, я ужасно разозлилась, но потом сказала себе, что ты наверняка заболела. Тогда я пошла к тебе в контору. Там какой-то очень красивый мальчик сказал мне, где ты живешь и что ты заболела гриппом, и я сразу же к тебе прибежала. Дорогая моя, почему ты не в постели? Ну и видок у тебя!
– Со мной все в порядке, – невразумительно пробурчала Мэри, отбрасывая прядь жестких волос со лба. – Я… составляла планы… как нам лучше справиться с возникшей ситуацией… с оказанием помощи безработным.
– Ну а сейчас ты немедленно едешь ко мне, занимаешь мою вторую спальню, и я сама займусь тобой, тебя нужно взбодрить. Никакой это не грипп, просто переутомление… все от работы… Если ты не будешь следить за собой, то заработаешь нервный припадок.
– Может, что-то подобное и случится, – с трудом произнесла Мэри.
Язык плохо слушался ее, словно онемел. Казалось, что у нее не осталось ни капли воли, самообладания, она послушно выполняла все, что говорила ей Ада.
Устроившись поудобнее на широкой кровати Алы с чистыми простынями, пахнущими лавандой, она попросила ее сбегать в аптеку за снотворным. Приняв пару таблеток, заснула. Мэри прожила несколько дней на квартире Ады. Ела то, что приносила горничная, пила все, чем угощала Ада, терпеливо выслушивала весь день ее пиликание на скрипке в соседней комнате. Но ночью теперь она засыпала без снотворного.
Правда, решимости у нее нисколько не прибавилось. Она по полчаса размышляла, стоит ли сходить в туалет.
Через неделю она решила, что хватит пользоваться Адиным гостеприимством, пора домой. Ей с каждым днем все больше надоедали дипломатичные разговоры Ады о несчастной любви, о разбитых сердцах, о величии самопожертвования, даже хотелось свернуть ей шею, как только она снова начинала нудить на эту тему.
– Ну вот, – упрекала та ее. – По-моему, ты снова заболеваешь.
Теперь Ада довольно часто заговаривала с ней о каком-то человеке, который якобы сходил по ней, Мэри, с ума, уже несколько лет кряду; который просто умирает от желание снова ее увидеть. После довольно продолжительной обработки Мэри все же уступила и согласилась пойти на вечеринку с коктейлем к Эвелин Джонсон, где, по словам Ады, будет и он.
– А ведь Эвелин закатывает такие чудные вечеринки! Ума не приложу, как у нее это получается, ведь у нее постоянно нет денег, но тем не менее все самые интересные люди Нью-Йорка бывают только у нее. И радикалы тоже. Эвелин не может жить, если рядом нет хоть маленькой группки красных.
Мэри, надев одно из платьев Ады, которое ей не совсем годилось, утром пошла к Саксу сделать завивку. Там всегда делала себе прическу Ада. Перед выходом на вечеринку они пропустили по паре коктейлей. В последнюю минуту Мэри удалось расколоть Аду, узнать, кто так интересуется ею. Оказалось, что там будет Джордж Берроу, и она наотрез отказалась ехать. Аде пришлось долго ее уговаривать, налить еще по коктейлю. Вдруг Мэри, поддавшись какому-то безрассудному чувству, согласилась.
– Ладно, поехали! – решительно сказала она.
У дверей их с улыбкой встретила цветная горничная в кружевном чепчике и фартуке и повела по коридору в спальню, где на кровати лежала куча мужских пальто и женских меховых манто. Они тоже сняли верхнюю одежду.
Ада, сидя перед туалетным столиком, приводила в порядок макияж. Мэри прошептала ей на ухо:
– Ты только подумай, что мог бы сделать наш комитет по оказанию помощи безработным с теми деньгами, которые богатые люди выбрасывают на ветер, на эти бессмысленные развлечения!
– Но она такая милочка, – возбужденно прошептала в ответ Ада. – Честно, вот сама увидишь. Она тебе понравится.
За их спинами распахнулась дверь и оттуда донеслась оживленная разноголосица, смех, позвякивание стаканов, запахи духов, жареных тостов, сигаретного дыма и джина.
– Ах, это ты, Ада! – раздался чей-то звонкий голос.
– Эвелин, дорогая, как здорово ты выглядишь! Познакомься… Это Мэри Френч, ты помнишь, я обещала тебе привезти ее… Моя старинная подружка…