– Такая поездка наверняка пойдет тебе на пользу… К тому же, когда мы с тобой путешествовали вместе в последний раз? Уж и не припомню.
Было уже поздно. В закусочной Кроме них да еще официантки с посиневшими от холода губами никого не было. Она тоже завтракала за столиком в глубине зала. Большие круглые, похожие на старое истертое человеческое лицо часы у них над головой. Когда неторопливый голос отца замолкал, они оглашали паузы своим громким тиканьем.
– У меня никогда и в мыслях не было не заботиться 6 своей дочери… Ты же сама знаешь… Но вот теперь так вышло… А как там мать?
– Ах, мать! Она, по-моему, завоевала весь мир! – засмеялась Мэри, сама чувствуя, какой у нее натянутый, ненатуральный смех. Она хотела сделать так, чтобы папочка чувствовал себя лучше – обычное милосердие, не больше.
– Ну, теперь все кончено… Я так и не смог стать хорошим мужем для нее, – сказал он.
На глазах у Мэри навернулись слезы.
– Папочка, когда я завершу учебу, ты доверишь мне свой офис? Эта ужасная мисс Хейленд такая неряха…
– Разве тебе нечем заняться? Знаешь, меня всегда удивляет, как много людей платят по своим счетам… Лично я не плачу…
– Папочка, я постараюсь взять тебя в руки.
– Конечно, доченька, кто в этом сомневается? Твоя работа на строительстве поселков – это подготовка для перевоспитания твоего старика, не так ли?
Она вспыхнула.
Ну вот, не успела она как следует посидеть с ним, как он уже торопится, бежит к роженице, которая вот уже пять дней никак не может разродиться. Как ей не хотелось сейчас возвращаться в «Бродмур», снова лицезреть этих мальчиков-рассыльных в коротких куртках и этих расфуфыренных старых куриц в холле.
Вечером позвонил Джо Денни, предложил покататься на машине. Мать, как всегда, играла в бридж, и она незаметно выскользнула из комнаты, не сказав ей ни слова. Они встретились на ступенях отеля. Мэри надела новое платье, и теперь на ее носу не было очков – она их сняла и спрятала в сумочку. Лицо и фигура Джо теперь немного расплылись, но ей все равно удалось разглядеть, что он цветет и пахнет и что у него новый маленький родстер марки «форд». Явно процветает.
– Послушай, Мэри Френч, – сказал он, – если тебе не нравится моя внешность… то, выходит, у меня с тобой нет никакого шанса, так?
Они покатались вокруг парка. Он остановил машину над водосбросом, на освещенном луной месте. Внизу, за небольшим оврагом, за подрагивающими осинами, простиралась до самого облитого лунным светом горизонта темная равнина.
– Ах, как красиво! – воскликнула она.
Повернув к ней свое серьезное лицо с острым подбородком, он сказал, чуть заикаясь:
– Мэри, мне нужно кое-что тебе сказать. Я хочу, чтобы мы с тобой обручились… Я уезжаю в Корнелл, на инженерные курсы… по стипендии… через пару лет, после их окончания, я наверняка буду зарабатывать приличные деньги и смогу содержать жену… Я буду ужасно счастлив… если ты только скажешь… может быть… если к тому времени… у тебя не будет никого другого… – Голос его замер.
Мэри бросила короткий взгляд на его большое лицо с проступившими на нем морщинками из-за желания казаться сейчас как можно серьезнее. Она не могла долго глядеть на него.
– Джо, мне всегда казалось, что мы с тобой просто добрые друзья, как, например, с Адой мы подруги. Если ты заводишь такой разговор, он все портит… После окончания колледжа я намерена заняться социальными вопросами, работать в социальной сфере и присматривать за отцом… Прошу тебя, не нужно… такие разговоры мне только действуют на нервы.
Он с торжественным видом протянул ей над приборной доской свою большую квадратную ладонь, и они обменялись крепким дружеским рукопожатием.
– Ладно, сестренка, согласен с тобой.
Он довез ее до отеля, и за всю дорогу они не проронили ни единого слова. Она долго сидела на крылечке, глядя на облитую лунным светом улицу. В ее душе скреблись кошки.
Через несколько дней, когда нужно было возвращаться в колледж, Джо отвез ее на вокзал, к поезду, следующему на Восток. У матери, как всегда, была какая-то важная встреча, а отца в этот день клали в больницу. Прощаясь, они пожали друг другу руки. Джо пару раз нервно хлопнул ее по плечу. Он все время откашливался, словно у него пересохло в горле, но больше не заводил разговора о помолвке. У Мэри отлегло от сердца.
В пульмановском вагоне, лежа на своей полке, она прочитала «Гавань» Эрнста Пула, просмотрела «Джунгли» Элтона Синклера. Сон не шел, она была слишком возбуждена. Прислушиваясь к стуку колес на стыках рельс, к грохоту состава на переездах, к глухим паровозным гудкам, похожим на стон привидений, вспоминала разодетых самодовольных дам в комнате для одевания, бесцеремонно отталкивающих ее локтями от зеркала, бизнесменов с отяжелевшими лицами, задающих храпака на своих полках, думала о той работе, которую предстояло выполнить, чтобы сделать страну такой, какой она и должна быть, о нынешних социальных условиях жизни – трущобы, города-призраки с их грязными разрушающимися домами, вялые детишки шахтеров в больших, не по росту, пальтишках, изможденные от тяжкого труда женщины, горбящиеся над плитами, молодые люди, с таким упорством добивающиеся образования в вечерних школах. Повсюду голод, безработица, пьянство, полиция, адвокаты, судьи – все паразитируют на этих бесправных бедняках. Ах, если бы только эти люди, едущие сейчас в «пульмане», понимали все, понимали, в каком положении страна, если бы она сама научилась повседневно жертвовать своей жизнью, как это делает день и ночь ее отец, когда спешит к больным по вызову, то, может, она стала бы второй мисс Эддемс…
Разве можно чего-то ожидать? Нужно начинать немедленно. Больше нельзя валяться на полке. Она встала, пошла в комнату для переодевания и там, чувствуя звон в ушах, пыталась почитать «Мечту американской жизни». Прочитав несколько страниц, она ничего не поняла. Мысли одна за другой стремительно проносились у нее в голове, как лохматые облака над высокой горной грядой, сквозь ущелья там, дома. Она дрожала от холода. Нет, здесь долго не высидеть. Она вернулась в купе, легла.
Сев в такси в Чикаго, она вдруг, сама не понимая почему, назвала водителю адрес: Халл-хаус. Нужно, обязательно нужно все рассказать о своих мыслях, о своих чувствах мисс Эддемс…
Таксист причалил к тротуару посередине знакомой грязной Саут-Хэлстед-стрит. Но, увидав двух девушек, стоявших на крыльце дома, которые о чем-то разговаривали, она вдруг разнервничалась и велела водителю ехать обратно на вокзал.
Эта зима в Вассаре была просто отвратительной. Ада увлекалась музыкой, училась играть на скрипке и не думала ни о чем больше – только о том, как она будет давать сольные концерты в Нью-Йорке. Она сообщила подруге, что влюблена в доктора Мака из Бостонского симфонического и больше не намерена трепаться о войне, пацифизме, социальной работе и обо всем таком прочем. Внешний, окружающий ее мир – кампания по борьбе с подводными лодками, война, предстоящие президентские выборы, – все это так волновало Мэри, что она просто не могла как следует сосредоточиться на курсах или на нечленораздельном бормотании Ады о музыкальных знаменитостях. Она ходила на все лекции, посвященные таким животрепещущим темам, как текущие политические события и социальные условия современной жизни в Америке.
В эту зиму ее очень взволновала лекция Д.-Г. Берроу «Обещание мира». Берроу, высокий, худощавый мужчина с густыми седыми волосами, с красной физиономией, с большим кадыком и блестящими, немного навыкате, глазами, чуть заикался и всегда говорил в какой-то особо доверительной манере. Когда Мэри узнала, что он в прошлом работяга, он стал ей нравиться еще больше. У него красные, натруженные руки с длинными пальцами, и он всегда ходил взад-вперед по комнате нервной пружинистой походкой, постоянно то снимая, то водружая снова на нос свои очки в черепаховой оправе. После этой лекции он пришел домой к мистеру Хардуику, и миссис Хардуик угощала всех собравшихся лимонадом и какао с сэндвичами, а девушки задавали Берроу вопросы. В домашней обстановке он казался гораздо застенчивее, чем на кафедре, но все равно так хорошо говорил о вере рабочего класса в мистера Вильсона, о том, что этот класс непременно энергичнее потребует воцарения мира, и о том, что мексиканская революция (а он только что побывал в Мексике и у него была там масса приключений) только начинается.