– А? Как? Этот у меня лучше всех получился. Рисовалка сказала: «Теперь рисуйте, что хотите». И я нарисовал.
– Кто? Рисовалка?
– Да. Учительница по рисованию.
– Вы её так называете?
– Ну… да. – Дима неохотно отвлекается на второстепенное.
– Так нехорошо учительницу называть.
– Понятно… Пап. – С заметным нетерпением он возвращается к главному: – Ну как тебе?
– Да отлично. Тип такой… ногастый, трёхрукий.
– Это чтобы больше успевать.
– Рот у него такой… хищный какой-то, – сменив интонацию, Кудинов переходит к критике.
– На самом деле он ветром питается, – спешит пресечь критику Димка. – Роза у него, видел? Это, знаешь, что значит? Знаешь?
– Чем, говоришь, питается?
– Ветром. Если долго ветра нет, он голодает. И отправляется искать, где ветер. А роза – это с его родины. Это чтобы надолго дом не покидать. Как только роза высохла совсем, листья стали опадать – пора, значит, домой. Только у него на родине ветра не бывает почти, он там долго тоже не может. Раньше там был ветер, а теперь нет. Понял?
Рассказывая, Дима непроизвольно вдавился грудью отцу в плечо – чтобы быть ближе и понятней.
– Это Тварец. Видел, сзади там написано?
Кудинов слегка отстраняется от Димы, осуждающе качает головой:
– Э-эх! Грамотей! «Творец» через «о» пишется. А ты как написал? – переворачивает рисунок, постукивает ногтем по незаконному «а». – Слышишь?! – зовёт он Надю. – Как сын твой «творца» написал? Через «а»! Чему только их в школе этой учат?
– Почему через «о»? – тихо удивляется Дима, вновь притискиваясь к отцу.
– Да ладно, Жень! – откликается Надя. – Научится ещё, успеет.
Кудинов чувствует новую волну раздражения в адрес Нади: всё ей мелочи, всё у неё «успеется». Беспечная.
Чувствуя, что перегибает, он всё-таки пытается себя одёрнуть: «Главное, молчи». Если перемолчать, раздражение рассеется. Уйдёт. Потом сам же будет радоваться, что не ляпнул ерунды, Надю не обидел.
– Почему «о»? – снова приступает Димка. – Мы вот с мамой «Маугли» читали. Там было: «Ты из дикого леса, дикая тварь?». Через «а».
– Правильно, – соглашается Кудинов с некоторой неохотой: теперь не осталось ничего иного как пуститься в дальнейшие разъяснения. – Если «тварь» – то через «а». А «творец»… тот, кто эту тварь сотворил… ну, бог, всевышний и так далее – «творец» уже через «о».
Задумавшись, Дима молча забирает рисунок, смотрит. Переворачивает, смотрит.
– Понятно, нет? – миролюбиво заключает Кудинов и трёт лицо, подавляя зевоту.
Кажется, отпустил нервный спазм.
– «Тварь» через «а», «творец» через «о», – на последнем «о» Кудинов всё-таки срывается в долгий глубокий зевок.
Пересев на ручку дивана, Дима думает.
– Нет, не понятно, – наконец сознаётся он. – Почему там через «а», а здесь через «о».
– Потому что так правильно. Творец, понимаешь? Тво-рец.
Некоторое время Дима молчит, всматриваясь в существо с синим и жёлтым глазами.
– Ну, ладно! – выносит вердикт. – А у меня «Тварец». Это другое. Он не бог. Он как бы тоже – из дикого леса, но… – Дима сбивается, но скоро подхватывает: – только может сам разных существ делать. Живых.
Повернувшись к сыну, Кудинов чувствует, что приступ немотивированной досады, который казался преодолённым, вовсе не преодолён. Чудище лишь притаилось, и теперь встаёт во весь рост. Жаль. Жаль, он не в силах с ним совладать… Впрочем, почему это – немотивированного? В школе не учат, так отца послушай. Набирайся знаний хотя бы дома, благо есть у кого.
– Во-первых, слезь с ручки дивана, – холодно чеканит Кудинов.
Смекнув, что нарвался, Дима спрыгивает с ручки – она предательски надрывно скрипит. Этот звук заводит Кудинова на полные обороты.
– Сколько раз повторять, чтобы ты не ломал диван!
– Я не хотел…
Во-вторых, – припечатывает он, не слушая Димкиных оправданий. – Ты запоминай, когда тебя учат. Мотай на ус, а не спорь и не умничай. Сказано: через «о» – значит, через «о». Ясно?
Димка с готовностью кивает:
– Ясно.
– Не через «а». Ясно?
– Да. Ясно.
Всё, отпустило. Будто электрический провод отняли от головы. Переходит на заключительное ворчание:
– Ну, и отлично.
Ой-ой, успел-таки наломать. Дима стоит, вытянувшись по струнке, в глазах испуг и… Кудинов не исключает, что в такие минуты ему это мерещится, но в Димкиных глазах за пеленой испуга он каждый раз видит сполохи жалости.
Если не взять себя в руки хотя бы сейчас, вслед за случайным гневом накатит другая напасть: бурное раскаяние, полное слезливого удушья. Надя явится с рюмкой валерьяны, Димка просидит весь оставшийся вечер беззвучно в своей комнате, а когда придёт поцеловать перед сном, будет отводить взгляд…