Гарольд сначала налил в свой бокал, и только потом ответил:
— Рак.
— Рак? — спросила Мэгги. — У кого? У тебя?
В ответ Гарольд не произнес ни слова, но только кивнул, будто ему вручили премию, а он демонстрировал крайнюю скромность.
— Постой, — сказала Мэгги. — Ты сказал, что у тебя рак?
Гарольд кивнул.
— Какого органа?
Взгляд его стал стеклянным, словно его отвлекла какая-то шальная мысль. После чего он сфокусировался на ней.
— Поджелудочной железы, — сказал он.
— О боже, — сказала Мэгги, отодвигая от себя тарелку. — Ты не выглядишь… больным.
— Этот маленький вредитель действует исподтишка, — грустно сказал Гарольд.
— И давно… это у тебя?
— В прошлом месяце на обычном осмотре был плохой анализ крови. Меня послали к онкологу — какое ужасное слово, не так ли? Онколог. От него просто исходит страх и страдание. Да уж. Так или иначе, он сказал мне об этом прямо. Честно говоря, мне не понятно, как можно заниматься этим десять, двадцать раз на дню и не спиться.
— Заниматься чем? — тихо спросила Мэгги.
— Говорить людям, что они обречены.
— Я не знаю, что и сказать.
— А ничего говорить не надо. Давай выпьем за жизнь.
Он поднял свой бокал, словно готовился произнести тост.
Мэгги наклонила голову, поскольку глаза ее были полны слез.
— Не начинай, — сказал Гарольд.
Она разрыдалась.
— Сейчас же прекрати, Мэгги Дарлинг.
Но эмоции не поддаются приказам. Человеческое сердце — это не конторский мальчишка на побегушках. Мэгги безудержно плакала в течение нескольких минут. За это время Гарольд доел форель, салат, помидоры и намазал себе еще один кусок кукурузного хлеба маслом.
— Как ты можешь вот так сидеть и есть? — спросила Мэгги наконец, сморкаясь в бумажную салфетку.
— А что, по-твоему, мне следует делать? Бегать и кричать? Предложить себя для медицинских экспериментов? Полететь в Лурд к чудодейственному источнику?
— Это так несправедливо.
— Я бы так не сказал. Я прожил шестьдесят один замечательный год. Дольше, чем Малыш Рут[33] и Моцарт. Мне не пришлось воевать. Я наслаждался жизнью в замечательном городе. Руководил прекрасной компанией. Был знаком со многими интересными людьми. Грех жаловаться.
— И что, ничего нельзя сделать?
— Абсолютно ничего. Штука, которую я заполучил, — смертельна.
— Тогда что ты собираешься делать?
— Я собираюсь жить, как жил, пока болезнь не помешает мне. А затем направлюсь в Монпелье в маленький дружественный хоспис, который содержат монахи. Я все уже продумал. Чертовски удобно.
— Ты рассуждаешь так, будто планируешь отпуск.
— Ну, а что это еще, если не долгое путешествие в незнакомую страну? Скажи, а что на десерт?
— Немного замечательного «Сен-Андре» и зрелые груши.
— А для старого сладкоежки?
— Есть шоколад.
— Здорово. Я принесу коньяк.
7
Славные дни
Мэгги порядком опьянела. Гарольд начал вспоминать о прошлом и старых друзьях, о том, как он приехал в Нью-Йорк в 1961 году молодым человеком, в год, когда Мэнтл и Марис выступали на стадионе «Янки», а Джек Кеннеди сидел в Белом доме. В ресторане «P. J. Clarke’s» на Третьей авеню собирались настоящие писатели, Норманн Мейлер появлялся на вечеринках вместе с Кеном Тайноном и Геем Тализом, а в квартиру в Гринвич-Виллидж порой заглядывал кто-нибудь не менее легендарный, чем Оден. Песню «La Vie en Rose»[34] постоянно играли в их любимом французском ресторанчике (как он назывался?) на Шеридан-сквер, где в витринах были выставлены фаршированные фазаны. Вход в музей Метрополитен был тогда бесплатный, бутылка хорошего шотландского виски стоила шесть долларов, а стейк из вырезки — всего четыре девяносто пять. Можно было снять приличную квартиру с работающим камином в восточной части Шестьдесят третьей улицы за двести долларов, и люди тогда женились, и справляли свадьбы в университетском клубе. А вечером по четвергам по телевизору показывали абсолютно безумные получасовые шоу знаменитого Эдди Ковакса. И в Ист-Хэмптоне не было сопливых юнцов, гремящих на гитарах. А помнишь такси компании «Чекер»?..
В этом рассказе и было то прославленное очарование Гарольда Хэмиша, о котором писали в «Венити фейр» и «Паблишер уикли». Он весь светился. Ночь была теплая и спокойная. Коньяк «Кельт Амираль» был великолепен, шоколад поддерживал в Мэгги достаточно бодрое настроение. Ей даже нравилось слушать об этой ушедшей в историю Америке, о ее прежнем величии, до того как все покатилось к чертям. Но ужасная мысль о болезни Гарольда не оставляла ее, как страшный хищный зверь, спрятавшийся в темноте за сиянием костра. Даже простое напоминание об этом отнимало силы. Поэтому, когда он рассказал очередную историю о необычайной способности какого-то Мэлаки Маккорта, владельца бара на Манхэттене, пить не пьянея, Мэгги взмолилась, чтобы Гарольд отпустил ее спать.