— На каждое действие он отвечает противодействием, — снова перебила Флор, которая слишком задумалась, чтобы вовремя прикусить язык.
— Верно.
— Это основная форма защиты от факторов извне. Мир не любит стерильности и пытается заполнить её всеми доступными способами. Чем «чище» ген, тем агрессивней ответ. Поэтому вы решили…
Флор почувствовала, как холодеют руки. Они же не хотят сказать, что выводят здесь… Что занимаются…
— Мы имитируем естественную эволюцию, — буднично отозвался Хант, и Флор затошнило. — «Усыпляем» бдительность генома и ускоряем процесс. Поэтому мы подвергли вас таким процедурам — исключаем малейшую возможность непредсказуемого влияния.
— Абсурд. Нельзя внедрить ген помидора лишь натерев человека помидором!
— Вы можете принести на себе ненужный вирус или бактерии, что внесёт непоправимые изменения. Работу придётся начинать сначала. Нам нужны лучшие.
— А…
— Бракованные? Уничтожаем.
Хант снова остановился и повернулся к Флор, которая сама не понимала, как ещё не бьётся от безысходности о прозрачные стены этой «лаборатории». Бесчеловечно. Это просто бесчеловечно! Апогей цинизма. Люди не звери! Не лабораторные мыши!
— Думаю, вам будет интересно знать, кто автор и вдохновитель этой идеи, — вдруг заметил он.
— Вряд ли.
— Отчего же? — Хант слегка наклонил голову вбок. Верный признак, что он внимательно наблюдал. — Всегда надо помнить о тех, кто работал на благо Города. Их имена выписаны на стенах Башни, а Руфь Мессерер была, без сомнений, гениальным генетиком…
Флор медленно подняла взгляд, и мыслей в голове не осталось. Руфь? Он сказал: «Руфь»? Чёрные визоры маски пялились, казалось, в самую душу, словно пытались считать эмоции. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли цветные круги, а Хант продолжил:
— Наш эксперимент начался более тридцати лет назад. И именно Мессерер, в своё время, придумала систему отбора для кандидатов. Вы понимаете, о чём я?
— Генетические карты, — едва ворочая языком пробормотала Флоранс, мир которой так громко трещал по швам, что она почти не слышала Ханта.
— Совершенно верно. Мы запретили естественное размножение, которое вносило слишком много искажений в просчитанную эволюционную цепочку, и каждый год тщательно отбираем кандидатов. Сейчас идёт работа со вторым поколением, третье, по мнению наших генетиков, должно закрепить выведенную мутацию. Ну а это, — он обвёл рукой помещение, — наши лучшие экспериментальные образцы. Будущая основа, которой вы и будете заниматься.
Флор взглянула на одну из камер, где по-прежнему, прижавшись большим животом к стеклу, стояла одна из подопытных, и почувствовала, как неистово колотится сердце. Оно забилось так сильно, что единственное рабочее лёгкое закололо от безрезультатной попытки вздохнуть. Флор попросту не могла. Пыталась, молча хватала ртом воздух, но тот словно жёг пересохшую от волнения гортань. Впервые в жизни Флор чувствовала полную безысходность.
— Чем… чем именно занималась Мессерер? — едва слышно спросила она и сама не поняла, как смогла это сделать.
— Ей принадлежит идеология и разработка методики. Скажем так, она была нашим гением. Автором «генетического совершенства». Всем этим, включая меня, но не вас, мы обязаны именно ей.
Хант полупочтительно-полушутливо склонил голову, словно отдавал дань уважения памяти собственноручно казнённой женщины, а Флор почувствовала, что её сейчас вырвет. Взгляд снова скользнул по светлым камерам. Это всё сделала Руфь? Она? Женщина, которую они боготворили? Которая была для них светом, верой… надеждой? Но как это возможно? Как вообще с этим потом можно жить?!
— В последние годы она занималась исключительно теоретическими исследованиями. И, видимо, слишком увлеклась. Тем не менее на работе лабораторий это не скажется.
Не скажется…Значит, они будут продолжать.
— Что вы хотите получить в конце… экспериментов? — сипло спросила Флор отвернувшись и вдруг ощутила горечь на языке. Она сглотнула, а потом вдруг с каким-то истеричным смешком вдруг подумала, что вот так ощущается на вкус предательство. Руфь… Руфь! Что ты наделала? Почему? Флор не понимала, как не понимала, что должно будет случиться, чтобы она смоглаэтопростить. Невозможно. Слишком бесчеловечно!