— Тогда мы хотя бы выиграем время до запуска «Тифона». Если Льюис прав, то я почти уверен, что без этого звена план Канцлера не имеет особого смысла. Мы успеем найти его и обезвредить.
— Ты отвратителен… — пробормотала Флор, и Стив отвёл взгляд.
— Наша цель слишком важна.
— Важнее, чем жизни других?
— Если ради достижения большего, придётся пожертвовать меньшим, значит, так надо. Идея свободы превыше всего. Наши надежды, цели, поступки — все они заключены в одной лишь свободе, за которую мы и боремся. Не за тебя, не за меня, но за них всех. — Стив махнул рукой в сторону собравшихся людей. — Они наша идея. А потому мы должны расчистить ей путь.
С этими словами он быстро поцеловал её в лоб и направился прочь, таким своеобразным, немного хамским образом поставив точку в их спорах. Ну а Флор неверяще посмотрела в спину друга, который вот так легко принял решение о чьей-то смерти. Без капли сомнений! Без… сочувствия! Малейшего сострадания и… Она перевела на Герберта растерянный взгляд в поисках хоть какой-то поддержки, однако вместо этого тот произнёс:
— Если не будет другого способа остановить это массовое убийство, я буду вынужден согласиться со Стивеном. Но до тех пор, я буду на твоей стороне, Флор. — Едва ли не впервые Льюис назвал её по имени, а потом заговорил так тихо, что ей пришлось шагнуть к нему ближе: — Не знаю, зачем и почему Хант выбрал тебя, но это наш шанс. Он промахнулся так сильно, что уже никогда не сможет это исправить.
— Он пошёл на поводу Мессерер, — с неохотой призналась она. — Руфь меня рекомендовала…
— Вот видишь. — На лице Герберта появилась тень весьма бледной улыбки. — Возможно, ты права в своём гневе на её прошлое, однако чем дольше я на это смотрю, тем больше вижу тонких верёвочек. Они ведут в один очень запутанный клубок.
— Хотела бы я видеть нечто подобное, — пробормотала Флор. — У тебя нет ощущения, что тебя предали?
— Нет, — без капли сомнений ответил Льюис, и Флор горько хмыкнула. — Я не могу её осуждать. Мы оба делаем… делали не самые добрые дела. Но ты должна понимать, у неё тоже была однажды идея. Возможно, слишком честолюбивая. Возможно, тщеславная. Но она была, а потом на её смену пришла другая. Для меня вполне достаточно знать, что она пожертвовала собой ради нас, чтобы не сомневаться.
Флоранс вздохнула и покачала головой. Хотела бы она, чтобы и для неё всё было настолько же просто. Однако слова Герберта навели на новую мысль, которую Флор поспешила озвучить, пока была такая возможность:
— Ты говорил, что вас обучали на «Симпати». Скажи, Хант тоже его принимал?
— Нет, — после недолгого раздумья ответил Герберт. — Руфь говорила, что у него врождённое чутьё.
— Странно, — задумчиво пробормотала Флор. — Что-то не сходится.
— Он даже ради развлечений его не использует.
— Странно… — снова повторила она, но Герберт только пожал плечами.
— Руфь как-то сказала, что он был выведен особенным образом.
Особенным? Куда уж ещё экзотичнее! Флор нахмурилась и отступила в тень. Ей надо было подумать.
Артур Хант стремительно поднимался по воздушным переходам, что возносились вместе со светлыми стенами Башни под разрисованное имитацией чистого неба подобие потолка. Он легко перескакивал через несколько ступенек то и дело встречавшихся на пути лестниц, прежде чем впечатывал шаг с такой неимоверной тяжестью, что, казалось, гнулись стальные перекрытия пола. И если сначала путь ему приходилось прокладывать через спешившую по делам разношёрстную толпу, которая шарахалась от него в стороны, то чем дальше он углублялся в один из «зубцов», тем безлюднее становилось вокруг. Наконец стеклянные желтоватые стены сменил грубый бетон, а воздух даже сквозь респиратор показался удивительно влажным.
Теплицы Города располагались в западном крыле и представляли собой гигантскую карусель из стеклянных кубов. Три ряда по сорок ячеек на каждом. Конструкция была настолько высокой, а сами теплицы такими большими, что находившийся в экстремуме куб неизбежно терялся под сводами бетонного «зуба». Остальные же светились в сумраке искусственным светом, напоминая яркие звёзды, которые зачем-то спрятали в хрустальный сосуд. По каменным стенам ползли бледные блики, здесь было прохладно, гулко и почему-то пахло стерильностью.
Остановившись около входа в одну из теплиц, переведённую в нижнее положение, чтобы можно было зайти, Хант огляделся. Он редко бывал здесь. А если точнее, то всего пару раз, когда выполнял очередное поручение Канцлера. Ему здесь не нравилось. Это застывшее в стекле напоминание о некогда живой природе казалось ему ненужным и довольно бессмысленным, когда за стеной Щита мир представлял, в общем-то, мёртвую степь. Однако личные сады Суприма требовали периодического обновления, да и сам Канцлер в редких порывах философского благодушия любил прогуляться по Оранжерее.