Превозмогая сонливость, Лика на четвереньках, стараясь не шуметь, подползла к матрасу матери, лежавшей на боку, лицом к стене, и тихонько тронула её за плечо. Рука сама отдёрнулась, девушка присела на колени и закусила нижнюю губу, чтобы не закричать: Олимпиада была холодной, как заледеневшее стекло в январе. Лика медлила, но следуя долгу, робко дотронулась ещё раз, перевернув тело на спину, уже зная правду: её мать мертва, теперь уже окончательно и бесповоротно. Олимпиада постарела ещё больше, будто за одну ночь прожила десяток лет, холодные голубые глаза выцвели и запали, крючковатый нос заострился, кожа потрескалась. На подушке серебрились скомканные, спутанные пряди, между оставшимися на голове трупа волосами проглядывал лысый череп. Не надо было быть медиком, чтобы понять: Липа умерла от глубокой старости, до которой вряд ли дожила бы на Земле. Выражение лица вновь представившейся поражало спокойствием и безмятежностью, словно смерть – лишь добрый друг, встречающий тебя в конце пути с распростёртыми объятиями.
Тут же пришли сомнения в том, что усопшая не была её матерью, чувство вины пронзило грудь так сильно, что было невозможно глубоко вздохнуть.
Хотелось закричать в голос, чтобы прекратить давящую на уши тишину, но желание действовать внезапно пропало, Лику охватила апатия. Она наблюдала за собой, словно со стороны, было лень пошевелить даже пальцем, не то что встать и позвать на помощь. Да и некого звать: разве можно отменить смерть? И стоит ли жалеть о тихом уходе?
— Не смотри, хватит, — услышала она шёпот сзади, и руки Тимофея отгородили её от страшной картины торжества смерти, он развернул оторопевшую девушку лицом к себе. Лика припала к нему на грудь и, так и не начав плакать, прикрыла глаза. Пришла безумная мысль, что сейчас она очнётся и всё будет как прежде. Девушка не знала, что значит прежде: до того, как их группа высадилась на Эфемерал или до того, как появилась новая “Олимпиада”, но разум упрямо цеплялся за это «прежде», будто то, что было раньше приносило меньше огорчений.
— Хоронить мать дважды тяжело, — сочувственно вздохнул Костя, накрыв одеялом тело. Лика следила за его действиями исподлобья и ничего не чувствовала к умершей, кроме жалости.
— Лика, мне так жаль, — услышала она голос Вари и ощутила её руку на своей спине.
— Она в шоке, — Тимофей говорил где-то далеко, Лика хотела возразить, ответив, что с ней всё в порядке, но язык стал тяжёлым и прилип к зубам, девушка онемела и была этому даже рада.
— Как тут свет включается? — спросил старпом.
— Не знаю. Дим, надо выйти в коридор, позвать эфов.
— Они и так скоро придут. Варя, иди сюда, ты там мешаешься.
— Стас, посмотри, она выглядит дряхлой старухой, — послышался полный сдержанного страха голос Кости. Лика нашла в себе силы отстраниться от груди Тимофея и посмотреть вокруг. Большинство людей стояли рядом и молчали, как застывшие фигуры, и было в этом безмолвии что-то противоестественное, похожее больше на ожидание, чем на скорбь.
— Варя…
— Лика, я здесь.
Тёплая мягкая ладонь некрепко сжала руку девушки.
Комнату залил свет, заставивший Лику зажмуриться. По щекам девушки потекли слёзы.
— Не бойтесь, — услышала она незнакомый мужской голос и, прищурившись, открыла глаза. В спальню вошли три крупных ящера, полосы и завитки на их коже сделались ярко-синими, словно их нанесли неоновой краской. — Это давно должно было случиться. Удивительно, что она дышала так долго.
В голосе эфа слышалась скорбь, словно покойная была ему другом, но Лика не видела, чтобы мать тесно общалась с кем-нибудь из местных.
— Не мешайте, её сейчас увезут, — пробасил второй. Антропоморфные роботы, словно ждавшие сигнала, медленно подъехали и погрузили тело с лежащим под ним матрасом на платформу с прозрачной крышкой, которая тут же опустилась, накрыв ношу и сделалась матовой.
— Подождите, надо её похоронить, — Очнулась от оцепенения Лика.
— И других ушедших. Этим займутся, а вам надо набираться сил, — проговорил первый ящер, и эфемералы попятились к выходу, в котором недавно скрылась платформа с саркофагом и сопровождающие её роботы. Всё было сказано с нажимом, без малейшего намёка на возможное сопротивление, ящеры делали то, что считали нужным и совсем не спрашивали мнения землян.
— Лика, не ходи! — Тимофей взял девушку за плечи и обняв сзади, удерживал от попытки последовать за аборигенами.